Она нарочито медленно оторвала зубами кусок булки, прожевала, запила его кофе. И, чеканя фразы, словно монеты, сухо продолжила:

– Мне тридцать один. Я – медсестра «Скорой помощи». Живу в «хрущобе» с пожилыми родителями на свою зарплату и их пенсии. Обладаю жёстким прямолинейным характером, за что некоторые называют меня «Нинка-полководец». Имею неприятную привычку говорить то, что думаю, поэтому у меня почти нет друзей. Не склонна заводить лёгкие, ни к чему не обязывающие интрижки, поэтому, наверное, до сих пор одна, – она вздохнула и посмотрела невидящим взглядом на цветы за окном. – Так что, Гриша… Твоя молодость, внешность и твои деньги – это, конечно, для кого-то, может и хорошо, но… Словом… – тут она запнулась, почувствовав вдруг огромную усталость, и не умея облечь в понятные слова весь тот сложный и противоречивый кисель, что бродил у неё в голове. – Не знаю, что тебя во мне так привлекло, но, надеюсь, теперь-то ты понял, что я… что со мной… Короче, я думаю, тебе следует поискать развлечений… с кем-нибудь другим и лучше… из своего круга и своего возраста.

Уф-фф!.. Она чуть помолчала, сцепив в напряжении пальцы, дожидаясь, чтобы её маленькая отповедь «всосалась».

Он молчал, рассеянно обводя пальцем нехитрый орнамент на чашке. Тёмная длинная чёлка упала на глаза, скрывая от неё их выражение. Без его взгляда, тёплого, согревающего, вдруг стало холодно и очень одиноко…

Она была честна с ним. Но что-то внутри, в самой недоступной глубине души, неприятно морщилось, пока она привычно жёстко расставляла всё по тем местам, которые считала единственно правильными. И всё же что-то было не так… словно птица решила стать рыбой, нырнула в толщу воды, и немедленно начала тонуть, с огромным трудом ворочая когда-то сильными и лёгкими крыльями…

Но теперь уже поздно, теперь уже всё.

Она тихонько вздохнула, и плечи как-то сами собой поникли.

Он всё молчал.

Наконец, она не выдержала и осторожно спросила:

– Я надеюсь, теперь тебе всё ясно? Извини за откровенность, но ты сам напросился…

И тут Григорий поднял голову и начал негромко, но выразительно декламировать:

Два лезвия кинжала одного,

Они спиной обращены друг к другу.

И меж собою делят оттого

Один позор или одну заслугу.

Честь не двулика. И не раз бывало,

Кинжал надёжно защищал её.

Не потому ль два лезвия кинжала

Единое сливает остриё?

Мерцает сталь холодная сурово,

И я желаю более всего,

Чтобы сливались истина и слово,

Как лезвия кинжала одного.

Он умолк, посмотрел немного виновато и мягко улыбнулся.

Она молчала тоже, совершенно растерявшись. Куда только делся боевой пыл?.. Вместо него в душе воцарился хаос, круто замешанный на легкомысленно скачущих, рваных, перепутанных эмоциях.

Вместо того, чтобы скромно извиниться и распрощаться, этот тип читает ей стихи!.. Про какой-то там кинжал и честь, Господи! Что за бред?..

– Это… что? – глупо спросила она, наконец.

– Это… ты, – он тихонько засмеялся, потёр в смущении лицо, и она невольно залюбовалась его длинными, изящными пальцами. – Ну, точнее… есть у меня слабость к поэзии. Если человек мне интересен – я подбираю к нему стихотворение. Вернее… оно как бы само подбирается. Такая у меня… «фенька», что ли. Я знаю очень много стихов. И вот это стихотворение почему-то звучит, когда я смотрю на тебя. Это кабардинский поэт Алим Кешоков.

– Какой-то… не слишком женственный образ, – потерянно пробормотала Нина.

– Ну… да. Но именно так у меня случаются стихотворные ассоциации… спонтанно, сами по себе начинают звучать… Честь, чистота и истина. Это есть в тебе, может, ты просто не осознаёшь. Хотя… действительно, впервые у меня так не женственно получилось… по отношению к женщине… Хм…

Он был заметно сконфужен, что её слегка порадовало. Не всё же ей одной сидеть не в своей тарелке!..

– Но ты и вправду необычная, Нина. Не зря же тебя прозвали «Нина-полководец», – он весело прищурился.

Судя по всему, не собирался он ни извиняться, ни прощаться, ни, тем более, уходить.

Она рассмеялась неестественным надтреснутым смехом:

– Ты от меня не отцепишься, нет?

Он посмотрел как-то глубоко, в самое дно её взлохмаченной души, потом потянулся и взял её руку. Она обессиленно и покорно позволила волне сладкого растворяющего тепла прокатиться по её жилам, при этом чётко осознавая, что никакая на свете сила не заставит её выдернуть ладонь.

– А ты, правда, хочешь этого?.. – спросил он очень серьёзно. – ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хочешь?..

Нина смотрела на него, словно под гипнозом, широко распахнутыми и затуманенными глазами. Потом медленно поводила головой из стороны в сторону, словно признавая полное и окончательное поражение.

– Значит, и не нужно, – заметил он, улыбаясь, и легонько погладил её тонкие смуглые пальцы. – Зачем сопротивляться неизбежности?

– Ты… очень странный. Я никогда не встречала таких, как ты, – пробормотала она и попыталась высободиться.

Он мягко сжал её ладонь, и она снова покорно замерла. Да что же это такое?..