– Другие? – возмущенно и презрительно воскликнула Эйлин. – После тебя не может быть никого другого. Мне нужен только один мужчина – мой Фрэнк. Если ты бросишь меня, я отправлюсь в ад, вот увидишь!

– Не надо так говорить, Эйлин, – раздражаясь, возразил он. – Мне не нравится слышать такие слова от тебя, и ты не сделаешь ничего подобного. Я люблю тебя. Ты знаешь, что я не собираюсь бросать тебя. Зато сейчас тебе будет лучше оставить меня.

– Да что ты говоришь! – воскликнула она. – Оставить тебя? Вот так просто, и все? Но если ты отступишься от меня, то я сделаю именно то, о чем говорила. Клянусь!

– Не говори чепухи.

– Я клянусь. Клянусь моей любовью. Клянусь твоим успехом и нашим счастьем. Я сделаю то, что сказала, и отправлюсь в ад.

Каупервуд встал. Теперь он немного боялся глубокой, всеобъемлющей страсти, которую сам пробудил в ней. Она была опасна. Он не знал, куда она может завести.

Стоял безрадостный ноябрьский день, когда Олдерсон, своевременно информированный дежурным сыщиком о прибытии Каупервуда в дом на Шестой улице, немедленно отправился в контору Батлера и предложил ему ехать вместе с ним. Даже теперь Батлер с трудом мог поверить, что он найдет там свою дочь. Ужас и позор. Что он скажет ей? Как укорит ее? Как он поступит с Каупервудом? Его большие руки вздрогнули и напряглись при этой мысли. Они быстро доехали до места, где второй дежурный сыщик подошел к ним с другой стороны улицы. Батлер и Олдерсон вышли из экипажа и вместе направились к двери. Время близилось к половине пятого. Каупервуд, снявший пиджак и жилет в одной из комнат дома, выслушивал исповедь Эйлин о ее последних неприятностях.

Комната, где они находились, соответствовала типичному представлению о роскоши, преобладавшему в то время. Большинство мебельных наборов, предлагавшихся оптовыми мебельными компаниями для продажи в «эксклюзивном» сегменте рынка, были имитациями французских стилей от Людовика XIV до Людовика XVI. Занавески неизменно были плотными и тяжелыми, часто парчовыми и нередко красными. Ковры с яркими цветочными рисунками были покрыты густым бархатистым ворсом. Мебель, независимо от древесины, была массивной, громоздкой и декорированной цветочной резьбой. В комнате стояла тяжелая кровать из орехового дерева с таким же комодом и платяным шкафом. Над умывальником висело большое квадратное зеркало в позолоченной раме. На стенах были развешаны гравюры дурного качества с изображением пейзажей и обнаженных фигур. Позолоченные стулья были обиты бело-розовой цветочной парчой с блестящими бронзовыми кнопками. На толстом кремово-розовом брюссельском ковре были вытканы голубые жардиньерки с цветочным орнаментом. Комната производила общее впечатление роскоши, легкомысленности и тесноты.

– Знаешь, иногда мне становится по-настоящему страшно, – сказала Эйлин. – Отец может следить за нами. Я часто гадаю, что он сделает, если застигнет нас здесь. Тогда я не смогу лгать ему, верно?

– Определенно не сможешь, – ответил Каупервуд, который неизменно поддавался обаянию ее чар. У нее были восхитительно гладкие руки и высокая, стройная шея; ее золотисто-рыжие волосы ярким ореолом парили вокруг головы, глаза сверкали. Она была наполнена чудесной энергией женственности – непредсказуемой, романтичной и неуравновешенной, но изысканной в своих проявлениях. – Но ты можешь не переходить эту черту, если не дойдешь до нее, – продолжал он. – Я сам думаю, что нам лучше остановиться на некоторое время. Это письмо уже причинило достаточно вреда.

Он подошел к туалетному столику, где она поправляла волосы.

– Ты такая милая шалунья. – Он обвил рукой ее талию и поцеловал ее мягкие губы. – По эту сторону рая нет никого слаще тебя, – прошептал он ей на ухо.

В это же время Батлер и один из сыщиков отступили в сторону от парадной двери дома, в то время как Олдерсон, возглавлявший группу, позвонил в колокольчик. Появилась горничная-негритянка.

– Миссис Дэвис дома? – добродушно спросил он, назвав имя хозяйки заведения. – Мне хотелось бы повидать ее.

– Заходите, – доверчиво предложила горничная и указала на приемную справа от входа. Олдерсон снял мягкую шляпу с широкими полями и вошел в дом. Когда горничная ушла наверх, он сразу же вернулся к двери и впустил Батлера с двумя сыщиками. Все четверо незаметно расположились в приемной. Через несколько секунд появилась «мадам», как теперь принято называть женщин такого рода занятий. Она была высокой, светловолосой, не слишком молодой и вполне приятной на вид. У нее были светло-голубые глаза и располагающая улыбка. Долгое знакомство с полицией и насилием над женщинами с юного возраста приучили ее к осторожности и некоторому страху перед окружающим миром. Хорошо понимая, что ее нынешний способ заработка является незаконным, но не имея других практических знаний и навыков, она старалась мирно улаживать дела с полицией и разными людьми, как делал бы на ее месте любой торговец, вынужденный заниматься рискованным бизнесом. Она носила свободный пеньюар или домашний халат с голубыми цветами и глубоким вырезом спереди, перехваченным голубыми лентами, приоткрывавшими дорогое нижнее белье. На среднем пальце ее левой руки красовалось кольцо с большим опалом, уши были украшены яркими сине-зелеными бирюзовыми сережками. Она носила желтые шелковые сандалии с бронзовыми пряжками. В целом ее внешность соответствовала обстановке приемной, оклеенной обоями с золотыми цветами, кремовым с голубым брюссельским ковром, гравюрами с нагими женщинами на отдыхе в тяжелых золоченых рамах и трюмо в золоченой оправе, поднимавшемся от пола до потолка. Не стоит и говорить, что Батлер был глубоко шокирован этой интимной обстановкой, которая, судя по всему, подвергала его дочь своему растленному влиянию.

Олдерсон сделал знак одному из своих сыщиков, и тот встал позади нее перед выходом.

– Прошу прощения за беспокойство, миссис Дэвис, – сказал он, – но мы ищем некую пару, которая сейчас находится в вашем доме. Нам нужна сбежавшая девушка. Мы не хотим поднимать никакого шуму, просто забрать ее и отвезти домой.

Миссис Дэвис побледнела и приоткрыла рот.

– Пожалуйста, не шумите и не пытайтесь кричать. Мои люди окружили дом. Никто не сможет выбраться наружу. Вы знаете человека по фамилии Каупервуд?

По счастью, миссис Дэвис не принадлежала к особенно нервным или несдержанным женщинам. Она имела более или менее философский взгляд на жизнь. Здесь, в Филадельфии, она почти не соприкасалась с полицией, поэтому угроза разоблачения была вполне реальной. «Зачем кричать и звать на помощь?» – подумала она. Дом окружен. Кроме того, никто в доме не смог бы прийти на помощь Каупервуду и Эйлин. Она не знала ни его, ни ее настоящего имени: для нее они были мистером и миссис Монтегю.

– Я не знаю никого с такой фамилией, – нервно ответила она.