Приятель из информационной службы перезвонил быстро, уже через двадцать минут.

– По Новиковой пока ничего сказать не могу, а про Назарову слушай. Нина Константиновна Назарова, двадцати девяти лет, родилась в Ленинграде в семье полярников. Отец, Константин Георгиевич, учёный-геофизик, мать – метеоролог. Они и сейчас в Антарктиде на зимовке. В тысяча девятьсот девяносто втором году после окончания средней школы Нина поступила учиться в Московский институт управления, который окончила в девяносто седьмом. В том же девяносто седьмом году вышла замуж за Михаила Ефимовича Генкина. Брак просуществовал два года, Генкин решил выехать на постоянное место жительства в Израиль, а Нина Константиновна отказалась. Разошлись. Замуж больше не выходила. Живет в Сокольниках, Олений Вал, двадцать четыре, квартира четырнадцать, телефон: девятьсот пятнадцать тридцать пять пятьдесят восемь. Место работы: сотрудник аппарата совета директоров холдинга «Колонна» с окладом тридцать пять тысяч рублей плюс премии. Номер налогоплательщика и номер пенсионной карточки имеются. Записывать будешь, Никитич?

– А что там записывать? Обычная московская, хорошо устроившаяся возле нефтяной трубы и бюджетных денег дамочка. Машина иномарка, квартира в новом доме, серая зарплата – всё по первому, как я полагаю, классу? – Никитий Никитович захлопнул блокнот, в котором остался телефон и адрес.

– Так-то оно так, Никитий, только одно маленькое но… – Приятель замялся.

– Что ещё? Договаривай.

– Схоронили её третьего дня, Никитий. На Котляковском кладбище.

Латинский квартал называется так потому, что первые студенты университета, основанного каноником Робером де Сорбонном, говорили друг с другом именно на этом вышедшем из общенародного употребления языке.

Разумеется, здесь достаточно мест, где можно сесть перед компьютером, войти в мировую Паутину и отправить сообщение. Только вряд ли это получится сделать на русском языке. Клавиатура с кириллическим шрифтом редкость в Латинском квартале Парижа. А Николаю хотелось написать именно по-русски, ведь наняли его как русского. Таинственному заказчику это, наверное, казалось важным.

Пришлось Николаше обратиться к истокам. Истокам византийской письменности. В греческом ресторанчике в Сен-Жермен, поблизости от площади Одеон гостю, заказавшему чашку кофе и рюмку коллекционной метаксы, разрешили посидеть за столом метрдотеля, с компьютера которого можно писать кириллицей.

Электронный отчёт о первом дне пребывания в Париже мадам Леры Новиковой ушёл в одиннадцать часов двадцать три минуты по среднеевропейскому времени. Исходя из текста письма неизвестный работодатель должен был оценить поведение Леры как обычное, а времяпровождение признать скучным. Магазин – кафе, магазин – кафе. Николаша перечислил покупки и приобретения с указанием стоимости и размера. Он включил в отчёт все выпитые им чашки кофе, парковочные квитанции, двадцать литров высокооктанового бензина и новый галстук, которым хотел себя порадовать ещё к Рождеству, но не поднялась рука из-за дороговизны. Сумма причитающихся ему ежедневных выплат увеличилась на сто тридцать два евро и семьдесят пять евроцентов. Как незначительный эпизод вскользь отметил Коля и разговор в кафе с местным жителем, то есть с собой. В подробности этой встречи он решил не вдаваться.

Своё теперешнее настроение Коля охарактеризовал бы как хорошее на грани отличного. Тут-то и раздался телефонный звонок от Никития.

– Как – умерла? – Мысль о смерти ворвалась в сознание Николая, как холодный скальпель кардиохирурга в жаркое, недавно ещё пульсировавшее, большое сердце.

– Не знаю пока. – Никитий Никитович одевался, чтобы поехать в Сокольники, где жила Нина Назарова. – Подожди чуть-чуть.

– Что-то здесь не так, Никитич. Странное совпадение… – Николаша нахмурился, оглядываясь. Вокруг него студенты естественных факультетов Сорбонны поедали греческие салаты, обильно сдабривая их зеленоватым, первого отжима, оливковым маслом с чесноком.

– Все там будем. Кто раньше, кто позже… – Никитий искал глазами кепку. – А со второй-то… Валерией твоей, – и того хуже…

– Как это? Разве может быть ещё хуже? – удивился Николаша.

– Ну, на этом свете всё возможно. Назарова-то Нинка хоть пожила маленько, – вздохнул Челюскин. – А этой, Валерии Александровны, двадцать семи лет, уроженки Московской области, вообще нет и никогда не было на нашем белом свете.

– Да ну?! – не удержался Перегудов.

– Где ты только такую публику находишь, Коля, хочу тебя спросить? Что ни человек, то сразу неприятности!

– А паспорт? Её заграничный паспорт?

– Фальшивка, наверное. Сейчас ведь это легко и просто, были б сольди.

И Никитий Никитович коротко, точно и ясно, не оставляя места для вопросов, изложил Николаю все полученные данные. А когда закончил, услышал в ответ:

– Значит, так, дорогой, как там сейчас тебя?.. Никитич, прошу, будь поосторожнее. Чувствую, серьёзное затевается дельце, возможно, с кровоподтёками.

– Ладно, Коля, не пугай. Так говоришь, словно я страшней мухобойки в руках ничего не держал. Прорвемся, не впервой. – В эту минуту Никитий склонился к двери в прихожей и посмотрел в глазок. Привычка проверяться неистребима. – Поеду-ка я по адресу, посмотрю на местности, что к чему, и отзвонюсь тебе сразу. Бывай!

– Жду, – сказал Николаша и услышал в ответ короткие гудки.

«Да, дела… Не похоже как-то на мужа-ревнивца. Не сходится. Как ни крути, а ни одна из них не замужем. Генкин, бывший муж, не в счёт. Другое тут скрывается, с московским размахом… С большими деньгами, такими большими, когда уже не церемонятся. Но… Но информации для выводов, да и для версий, маловато. Надо самому поработать с Лерой да Никития ждать. Больше источников нет, не связного же расспрашивать? – Коля задумчиво рассматривал вторую рюмку метаксы. – Хотя почему же нет источников? А работодатель? Он-то что пишет? Откуда деньги перечисляет? Его адрес электронный? Возможно, ниточка и отыщется».