И верил народ, и жил с надеждой. А с надеждой, согласитесь, легче и радостней. Да и мы, начальство, никогда не обманывали, почти всех в очередь ставили… А которые ветераны и герои, те могли и без этого полбанки в магазине взять, если пустят, конечно. Порядок был, справедливость. И жил ведь народ не тужил. Жил в домах, на крышах которых красиво и понятно горели буквы „СЛАВА КПСС“. А сейчас? Сейчас что там светится? „SANYO“ какое-то. Эх, так и живём. Коряво, непросто…»

Никитий Никитович пробки любил. В пробках он много и плодотворно работал. Строил планы, разрабатывал операции, анализировал накопленную информацию и систематизировал опыт. Сейчас Челюскин изучал новый язык – монгольский. Хотел заговорить на нём. Внешний облик именно этого народа Никитий намеревался разместить у себя на лице. Имея обыкновение готовиться к операции со всей тщательностью, он теперь усердно изучал монгольский язык, набирался знаний в области обычаев, нравов и пристрастий. Временами верил в Будду.

Дом Нины Назаровой стоял на берегу пруда. В Москве немало водоёмов, и если постараться, то можно устроиться так, чтобы в окно кухни видеть садящихся на воду уток. Дом был хороший, новый, светлый, с пустыми ещё, незаставленными балконами.

Никитий открыл дверь. Вместо военизированной охраны в подъезде оказалась только консьержка – пожилая, в толстой кофте, жарко одетая женщина с выпуклой необъятной спиной.

– Вы к кому это? – Голос её оказался высоким и тонким. Такой незаменим в базарной сваре при разделе торговых мест на стихийном привокзальном рынке. У окликнутого посетителя от подобных интонаций часто пропадало всякое желание идти в гости. Зато неожиданно возникало другое, совсем не характерное для него и самому ему противное желание: где-нибудь неподалёку от этой бабы справить напористой мутной струёй малую шкодливую нужду и убежать, хлопнув напоследок дверью. – К кому идёте-то, спрашиваю?

– В четырнадцатую, – буркнул в ответ Никитий Никитович. Он сразу понял, что эта женщина для него настоящая находка. Недоброжелательный, обозлённый человек более наблюдателен и любит совать нос в чужие дела, а значит, ему многое известно.

– Нет там никого, – последовал ответ. – Вам-то откуда знать?

– Никитий даже не обернулся. – Схоронили её в среду, Нинку-то… Доигралась. А вы кто ей будете?

– Как – схоронили?! – вполне достоверно опешил Никитий. – Почему схоронили? Что с нею?

– Известно чё, этот, как его… Суицид… Руки на себя наложила.

– Повесилась?

– Не-е, травилась она… Не откачали. А вы? Вы, спрашиваю, ей кто будете?

– Я-то? Я председатель гаражного кооператива. У неё за стояночное место с мая не плочено, полторы тысячи уже набежало, а трубку дома никто не берёт. Вот я и приехал. – Челюскин отодвинул со лба кепку.

– У неё и гараж был? Не знала.

– А как же? Был бокс. Далековато, правда… – Далеко? То-то я гляжу, машина её всегда перед домом стояла. – Консьержка кивнула головой в сторону улицы.

– Какая машина? – спросил Никитий. – А то у нас почему-то не зафиксировано.

– Да вон, синяя. Она и сейчас там стоит.

Действительно, рядом с подъездом был припаркован малолитражный «фордик» тёмно-синего цвета.

– Как же быть? Гараж переоформлять надо, а ни бумаг, ни наследника у меня нет, с кем связываться теперь?

Консьержка не торопилась выкладывать Никитию всё, что знала. Она неопределённо пожала массивными плечами: мол, сам разбирайся, я тебе не помощник.

– А хоронил её кто? Родные?

– Не знаю я. Как на «скорой» увезли, так никто больше её и не видел. А родителей её я не знала никогда. Да и были ли у неё родители-то? У шалавы этой. – Хранительница порядка, судя по всему, Нину Назарову недолюбливала.

– А что, жилица вольный образ жизни вела? – Никитий строго посмотрел в глазки консьержки.

– Всяко бывало… И под утро домой заявлялась, и не ночевала, бывало. Баба она молодая, одинокая, а кобелям много ли надо?

– И деньги у неё водились? – спросил Никитий. – Что это она за гараж задолжала?

– Деньги? – Консьержка задумалась, вспоминая. – Как не водиться, если только квартира, почитай, сто тысяч стоит. Да и сама в золоте ходила, и в ушах, и на пальцах, везде.

– А денег мне за четыре месяца не заплатила. Нехорошо. С кого теперь получить? Она одна жила?

– Захаживал тут…

– Кто такой?

Женщина неопределённо пожала плечами.

– А «скорую» кто вызывал? Вы? – «Скорую»? Не знаю. Может, из знакомых кто-то? Да, точно. Позвонили ей или с работы, или друзья какие, а она лыка уже не вяжет, ну и вызвали.

– Кто? Кто с работы? Какие друзья? Найти бы их. – Тут Никитий подсунул сотенную. – Мне же место переоформлять срочно нужно.

– Не знаю я. Как увезли, так и всё… Никаких посетителей не было. Из морга и похоронили её… Во всём новом, видать, положили. За вещами не приходили.

– А ключи от квартиры у кого? – Никитий подсунул ещё сотенную.

– А вам зачем? – Маленькие глазки остро кольнули Челюскина.

– Да вдруг документы на стоянку срочно потребуются. Копию там снять или уточнить чего.