Шрифт:
Наконец ударило 9 часов, графу и детям его понесли чай, а графине, дочери и гувернантке - кофе.
Вот поехал и сам, то есть частный пристав. Он зорко осмотрел дом, улицу и двор, погрозил почему-то дворникам и вытянувшемуся в струнку городовому.
Почтальон принес газету, журналы и письма.
Тогда оба швейцара принялись разбирать, кому какие журналы, а кому письма.
– Кто его знает, по-французски это или по-другому; кому это письмо, а кому другое?
– говорил военный швейцар.
– Уж я вам тысячу раз твердил, - заметил статский, - это по-французски, а это по-аглицки.
На это замечание военный только погладил свою голову и ничего не сказал, а сам, кажется, думал: "Бог знает, что ты там скажешь".
Статский высокомерно поглядел на военного, разобрал все по порядку, но все перепутал, так что потом пришлось все перебирать опять. В середине двора сверху раздался голос Чиханова:
– Дворник, дворник! Поди сюда!
Один из дворников уткнул только вверх голову и ничего не оказал. А товарищ ему тихо говорил:
– Не ходи, это Чиханов тебя зовет, опять куда-нибудь пошлет.
Первый в нерешительности смотрел вверх и ничего не говорил. Голос сверху опять повторил:
– Дворник, тебе говорят, иди сюда!
– Не ходи!
– твердил товарищ его.
– Он опять тебя пошлет куда-нибудь, к итальянцу, в Морскую, без денег, а там тебя в шею вытолкают.
– Как не ходить-то, - отвечал первый, - иной раз он в долг взять велит разного товару, а другой раз даст сотенную расплатиться там за все, что забрано в лавках; а когда станешь отдавать ему сдачи, рублев с лишком десять: "возьми, скажет, себе на чай!" Так-тось!
Сказав это, он пошел вверх к Чиханову. Тот велел ему зайти к итальянцу и в другие лавки, купить масла, сыру, вина и прочих закусок, а денег опять не дал.
Дворник постоял, постоял, взял записку - чего купить, и задумчиво, тихо, точно ногами считал ступени лестницы, пошел вниз.
– Опять денег не дал!
– ворчал он про себя.
– В лавках, пожалуй, в шею прогонят!
– Я тебе говорил, не ходи!
– заметил товарищ. Первый взял шапку и со вздохом пошел со двора. Между тем, к управляющему в контору приходили и уходили разные жильцы дома. Один просил отсрочки уплаты за квартиру. Это был Чиханов. Он сладким, певучим тенором, с масляным взглядом, просил отложить плату до следующей трети.
– Тогда получу и непременно, непременно отдам...
– Будто!..
– сказал на это Иван Иванович и улыбнулся по-своему.
– Не верится мне!
Другой, напротив, принес деньги за то же самое. Третий жаловался на течь в потолке и на сырость.
Иван Иванович всех удовлетворил: Чиханову отсрочил, как он просил, оплату до такого-то числа, чему тот очень обрадовался и проворно убрался к себе; от другого Иван Иванович принял деньги, третьему обещал прислать мастерового осмотреть потолок и сделать что нужно.
Чудный человек был этот Иван Иванович. Он всем умел быть полезен и всем угождал и никогда не расставался со своими шутками и со своей улыбкой. Как он отговаривал молодежь обоего пола, стриженых девиц в синих очках, длинноволосых юношей с развязными манерами, от найма квартиры в этом доме! Вообще у него был какой-то особый нюх на благонадежных и благонамеренных жильцов.
Пришли к нему какие-то две жилицы и просили взыскать с них за настоящую треть не все деньги за квартиру, а половину, потому что они-де переезжают на дачу, а вернувшись в сентябре, заплатят остальное. Иван Иванович удовлетворил их просьбу, зная их аккуратность. Пришел в контору какой-то Зашибаев, на которого он смотрел с особенной улыбкой.
– Ну, здравствуйте, как поживаете?.. Сегодня вы в новых панталонах, вот как!
– сказал он.
– Это товарищ мой прислал: у него две пары!
– беспечно отвечал Зашибаев, небрежно поглядывая на свой костюм.
Иван Иванович с улыбкой смотрел на него.
– Что ж вы смеетесь, что панталоны у меня есть!.. И всегда будут - без панталон никто не ходит! Нечего и хлопотать, откуда они возьмутся! Он хлопнул себя по брюкам.
– Что ж, вы деньги за квартиру принесли за эту треть?
– спросил Иван Иванович.
– Нет, я зашел сказать вам, что у меня их нет.
– Не стоило и заходить!
– сказал Иван Иванович, улыбаясь.
– Я знал вперед, что это так будет.
На другом дворе важный чиновник уезжал в свое присутствие. По фамилии его звали Вальнев, а по имени Петр Егорович, но все больше величали его "ваше превосходительство", по его чину. Он был тоже феномен в своем роде, этот важный чиновник. Он всегда был озабочен, говорил всем, что у него пропасть дела, и даже уверял свое начальство, что он не спит, не ест, а все делает дело. Выпросит себе какую-нибудь командировку, всегда полегче, а денег на нее побольше, сдаст все дела свои другим, и возится с этой командировкой целые месяцы; потом уверяет всех и каждого, больше всего свое начальство, что без него и без его трудов, дело бы стояло. Потом всем говорил, что был там-то вице-директором, там помощником управляющего, здесь состоял в такой-то должности, делал то-то... Но никогда не намекал, что сделано им путного на том или другом месте.