— Мами, только по лицу не бей, — говорил Рей с ухмылкой, потягивая коричневый ликер, купленный на мамины деньги. — Оставишь синяки, а потом прибегут эти крикливые с*чки и будут лезть в наши дела.

Я думала, что, если постараюсь не так громко кричать, мама остановится, но это никогда не срабатывало. Будто она хотела, чтобы Рей услышал, как я молю о пощаде, тем самым осчастливив его. Она брюзжала и ссыпала на меня проклятьями, покрываясь потом, пока я пыталась блокировать ее удары. Затем она начала жаловаться на боль в руке, обвиняя в этом меня. Когда побои стали учащаться, когда стало сложнее скрывать шрамы, порезы и синяки, я подумала о побеге.

Но кто бы позаботился о маме?

— Все еще принимаешь лекарства? — спрашивает доктор. Его имя не имеет для меня значения, так же, как и мое — для него. Он еще один госслужащий, работающий в поте лица. Вид у него такой же раздраженный, как и у них всех, когда они меня видят. Он проводит осмотр с нулевым энтузиазмом, касаясь меня только если это необходимо.

— Лекарства все еще принимаешь?

Ах, да. Таблетки.

— Нет. Не принимаю.

Доктор делает какие-то пометки в своих записях. Он не пересекается со мной взглядом с того самого момента, как я зашла в кабинет.

Я не должна была принимать эти таблетки с самого начала. Вы бы никогда не подумали, что можно так легко накачать ребенка. Но мама с Реем нашли способ. Когда Рей в пятый раз пришел ко мне в комнату и попытался залезть в мою кровать. Меня разбудил запах его мускусного одеколона и потных подмышек. Это произошло прежде, чем я почувствовала его волосатые руки, крадущиеся под мои простыни с Хеллоу-Китти. Они полетели на пол, вместе с моим мишкой. Его руки ползли вверх по моему бедру. Но в этот раз, вместо того, чтобы плакать и брыкаться, как дикое животное, я укусила его до крови. После этого Рей ушел. Мама была так зла на меня, что не разговаривала со мной неделю.

Он вернулся через два дня. Я слышала, как они разговаривали обо мне на кухне.

— Мами, я просто проверял, уснула ли она. Ты меня знаешь, детка. Она мне как родная. Но она озверела и укусила меня. У меня до сих пор остались следы от ее зубов, малышка. Она не в себе. Мы должны помочь ей.

Следующее мое воспоминание: я в кабинете врача. Это был «друг» Рея. Он бросался такими словами как: гиперреактивность, нейроповеденческое отклонение, сопутствующие патологии и оппозиционное расстройство. Мама не знала, что означают все эти слова. Но одно из них она понимала прекрасно: лекарства.

— Смотри, милая, видишь, теперь мы обе будем принимать по таблеточке каждый день, — сказала она.

Я пробовала принимать их, думая, что это осчастливит ее. Может, даже, она выгонит Рея. Но в мою жизнь они принесли только заторможенность, сонливость и слабость. Я стала слишком медленной и сонной, чтобы следить за Реем. Вскоре, я начала выплевывать их как кожуру от семечек. Никакие побои не заставили бы меня снова принимать их. Мама просто сдалась.

Вскоре после этого она перестала принимать и свои лекарства. С тех пор все стало только хуже.

В детской тюрьме мне давали еще больше таблеток. Пять, в общем счете. Их я пить не брезговала. Они лишали меня чувств и помогали пережить годы тюремной жизни. Я прекратила принимать их в день, когда встретила Теда. Благодаря ему, мне снова захотелось чувствовать.

— Знаешь, кто отец? Что-нибудь примечательное из его истории болезней?

— Нет никакого отца.

Доктор закатывает глаза.

— Ох, конечно же, нет. Держи.

Он чирикает что-то в своем блокноте и отрывает лист.

— Сходи на УЗИ. Это дальше по коридору. Потом в аптеку за витаминами для беременных. Не курить. Не пить. Через месяц запишись на прием в женскую консультацию.

Он выставляет меня за дверь, и я иду делать то, что мне было велено: на УЗИ. Как всегда. Пожилая медсестра осматривает меня с ног до головы, когда я захожу к ней в кабинет, и проверяет свои записи.

— Мэри Эддисон?

Я киваю. Она говорит это с такой интонацией, будто уже слышала мое имя. Этого достаточно, чтобы напомнить мне об Алиссе.

— Дата рождения, — говорит она, поднимаясь.

— Тринадцатое октября.

— Хм. Хорошо, переоденься в это. А потом ложись на кушетку.

Медсестра проходится по периметру моего живота, а затем прижимает датчик плотнее. Все тут холодное: датчик, гель, комната и женщина, управляющая этим аппаратом. Когда дело сделано, я переодеваюсь обратно в джинсы. Она пишет что-то в каких-то бумагах.

— Держи, — говорит она и передает мне папку. — Отдай это в регистратуру. О, и с днем рождения.