— Идеально... малышка.

Мы улыбаемся, и я не могу перестать искать в своей улыбке ее. А может, в этом и есть вся проблема. Во мне слишком много от папы и недостаточно от нее. Может, если бы она видела во мне себя, то любила бы меня чуточку больше.

На обратном пути в групповой дом я сижу неподвижно. Спина прямая, как всегда меня учила мама. Любуюсь на себя в зеркало заднего вида. Впервые за всю свою жизнь, я жду не дождусь, когда приеду туда. Собираюсь обойти каждый его уголок, чтобы все смогли хорошенько на меня посмотреть. Хочу, чтобы все, целый мир, увидел, какая я красивая.

Я хочу, чтобы меня увидел Тед. Хочу выглядеть так каждый день. Но мама купила мне только помаду. Остальное она купила для себя. По крайней мере, благодаря маме, я теперь знаю, что делать к следующему своему свиданию.

Она обещала взять меня на шоппинг. Может, я смогу купить себе новое платье. Голубое. Это любимый цвет Теда. Может, мистер Трой Уортингтон снова уедет из города, и тогда мы с мамой снова проведем целый день вместе.

Я знаю, что мне не следует возлагать на это слишком больших надежд. Назойливый голосок в моей голове продолжал нашептывать, что ничего из этого не может быть правдой. Но не могу ничего с собой поделать. Возможно, мама время от времени действительно может вести себя по-матерински. Возможно, она стала лучше, и все изменится.

Солнце — оранжевая вспышка, взрыв на безоблачном небе. Листья на деревьях уже становятся красными, как мои губы, и золотистыми, как моя кожа. Мама открывает окно, и в машину врывается прохладный осенний ветерок, но мне тепло и уютно.

— Сегодня было весело, правда, малышка?

Я поворачиваюсь к ней, волосы прилипают к моим губам. Сегодня было весело. Мы с мамой так давно не были вместе, что и забыла, как она наполняет все вокруг своим волшебством. Даже такую простую вещь, как нанесение туши, она превращает в воспоминание.

— У нас может быть больше таких веселых дней, — продолжает она. — Можем делать это постоянно... если хочешь.

Хочу. Хочу быть с мамой. Она мой лучший друг, мой единственный друг.

Я не знала, что можно скучать по кому-то и одновременно ненавидеть его. Но, как сказал Тед, именно это и называется семьей.

— Знаешь, я тут подумала. Я вернусь домой и приготовлю тебе горшочек куриного рагу с клецками. Ты раньше любила мою тушеную курицу, помнишь?

Куриное рагу! Мое любимое! Мама всегда добавляла в свои клецки немного каменной соли, придавая им идеальный вкус.

— Ты такая худая! Они тебя плохо кормят.

Я бы убила за мамину стряпню. Уже целую вечность не ела домашней еды. Только полуфабрикаты из коробки или консервной банки. А в детской тюрьме такого понятия как приправы не существовало вообще.

— Но... если ты начнешь ворошить прошлое, то они не будут разрешать тебе больше так веселиться. Они снова отошлют тебя. Ты понимаешь, правда?

И вот так просто, все самые трепетные и радостные чувства, что наполняли мое сердце, вылетели в окно.

— Ты только получила свободу и не хочешь же начинать новую жизнь со лжи и грязи. Это не приведет ни к чему хорошему.

Я нажимаю кнопку на двери. Ничего. Включен замок для детей.

— Ты же не хочешь, чтобы тебя снова отослали, правда, малышка?

Я молчу. Я глыба льда, несмотря на то, что внутри у меня пылает пламя ярости. Я смотрю прямо перед собой. Не шевелюсь.

— О, не дуйся на меня. Я хочу для тебя лучшего, вот и все! Ты знаешь, твоя мамочка всегда присматривает за своей малюткой.

Мы подъезжаем к групповому дому, где деревья уже лишились своей листвы. Мертвые листья валяются на земле. Мокрые и черные, как ее сердце.

— Ну, вот. Ты снова начинаешь. Ведешь себя, как сумасшедшая, будто даже не слышишь меня. Именно поэтому тебя посадили тогда. Потому что ты не хотела говорить. Но я знаю, что ты можешь. Я знаю, что ты слышишь меня.

Она подъезжает к тротуару, и я, не дожидаясь, пока машина остановится, раскрываю дверь и вылетаю, оставив помаду на сидении.

— Мэри? Мэри! — кричит мама мне вслед, но я ее игнорирую, маршируя к входной двери. Спина моя ровная, как гладильная доска.

— Ладно, хорошо. Неблагодарная! Ты всегда была неблагодарной. И можешь забыть о курином рагу!

Винтерсу почти прилетает дверью по лицу, когда заношусь внутрь. Хотела бы я, чтобы ему досталось.

— Эддисон!

Он отступает назад и, улыбаясь, одобрительно кивает.

— Хорошо выглядишь, — говорит он.

Я захлопываю за собой дверь с такой силой, что она трясется.

— Хорошо провела день?

Я молчу. Его почти незаметная ухмылка исчезает, и он фыркает.

— Фух... по всей видимости, нет, — бормочет он.