— Яша! Ты не поверишь! — сказала она. — Наш корабль возвращается! Наверное, они что-то заподозрили!

— Ирина, немедленно иди в порт! — приказал Яков. — Слышишь?! Ты все должна увидеть своими глазами!

Еще один человек тоже переполошился, увидев возвращающийся в порт сухогруз «Верещагино». Это был Толик. Он схватил бинокль, убедился, что зрение его не обманывает и понесся к отцу с криком:

— Папа! Папа!

Смотритель сидел в своей каморке и возился с оружием.

— Чего шумишь? Ну-ка тихо! — приструнил он сына.

— Папа! Корабль возвращается!

— Какой корабль? — спросил смотритель.

— Наш! Ну, на который мы мину с контрабандой прицепили! Бриллианты!

— Тихо! Что ты несешь?! Как он мог вернуться? Он же на три месяца в рейс ушел, а еще двух дней не прошло! — возмутился смотритель, размахивая пистолетом, который до этого чистил.

— Я своими глазами видел! Корабль вернулся в порт.

— И что?!

— И швартуется к пирсу!

— Ядрена-Матрена! Что за хреновина! Значит, вернулся, говоришь?

— Ага. Вернулся.

— Вернуть его могла только таможня, — стал рассуждать вслух смотритель. — Значит, кто-то стуканул! Пойду, сам посмотрю, что там…

В дверях смотритель остановился, заметив, что идет с оружием в руках. Он вернулся к столу, бросил в ящик пистолет и взял с полки морской бинокль.

— Жди здесь! Никуда не рыпайся, — строго приказал он сыну.

А в это время Самойлов и Буравин с хмурым видом тоже наблюдали, как швартуется корабль.

— Да, рано мы с тобой обрадовались, что убрали Костю от Кати. Вот он уже и возвращается, — заметил Буравин.

— Никуда он не возвращается! — сурово сказал Самойлов.

— В смысле? Не понял.

— Он будет сидеть на корабле, — объяснил Самойлов.

— Ты запретишь ему спускаться на берег?

— Точно. Ушел в плавание, так ушел. Нечего. Буравин одобрительно кивнул головой.

Катя привела Зосю к себе домой. Они зашли в Катину комнату, и тут Катя дала волю чувствам:

— Смотри-ка! Как быстро Лешеньку подобрали. Даже несмотря на то, что калека, — в ее голосе звучала ревность.

— Да брось ты, Катя. Может, это ничего не значит. Подумаешь, они просто вместе купались, не целовались же…

— Вот именно! Только что не целовались! Нет, ну ты посмотри! Какая она хваткая оказалась. Медсестра эта недоделанная, — Катиному возмущению не было предела.

— Зря ты… Я бы не делала таких далеко идущих выводов, — пыталась успокоить подругу Зося.

— И вовсе не зря! Ну ничего, я ее планы-то расстрою! Я что-нибудь придумаю, уж поверь мне. Ей это так с рук не сойдет.

— Слушай, а я наконец-то начинаю понимать… — вдруг прозрела Зося.

— Что тут понимать? Все и так ясно, как белый день! — отрезала Катя.

— А мне ясно, Катюша, что ты со мной не совсем искренна.

— Почему это?

— Да потому, что я вижу: ты все еще любишь Лешу. Ревнуешь его…

Катя неожиданно согласилась:

— Да. Я все еще его люблю. Но это же так… так… бесперспективно!

— Что значит бесперспективно?

— Я не могу связать свою жизнь с инвалидом! Не могу же я потратить свою молодость на дежурство у его постели?! У меня должно быть будущее!

— Но, может, через какое-то время Леша поправится? — предположила Зося.

— Когда? Через год? Два? Десять? Я не смогу выдержать. Не смогу дождаться, когда он встанет!

— А ты и не жди. Не встанет — и не надо, — вкрадчиво сказала Зося.

— Что ты имеешь в виду? — удивилась Катя. — Я не совсем тебя понимаю.

— Забудь его. Найди другого. Клин клином вышибают.

— Как другого? Нет, я не могу. Я же люблю его.

— Ну и что? Пройдет время — и разлюбишь. А пока встречайся с другими, на тебя вон парни пачками западают! Выбери кого-нибудь посимпатичнее… Или ты от своей большой любви в монастырь уйти решила?

— Вот еще! — передернула плечами Катя.

— Так встряхнись, развейся! Нечего себя в четырех стенах хоронить! Это на таких убогих, как Маша, никто, кроме инвалида, не позарится!

— Нет, я как вспомню, что эта дрянь с Лешей… так все внутри кипит!

— Ты же сама сказала, что ваши отношения бесперспективны. Ну и плюнь. Что ты, как собака на сене?

— Я сказала, что эта Маша не будет с Лешкой, значит, не будет! — упрямо заявила Катя.

— А они кажутся вполне счастливыми… — отметила Зося.