Мой разум упорно отвергает происходящие факты. Он говорит, что этого не может быть. Голова кипит. Как можно практически невинные действия представлять таким серьёзным преступлением? Как такое возможно? Все деньги от аренды поступили в планетарий. Другой голос мне говорит, что с такими обвинениями мне не избежать «самого плохого». Нужно готовиться к аресту. Я начал искать адвоката и скоро мне рекомендовали Юрия.

В пятницу я ждал его звонка, чтобы договориться о встрече. Звонок действительно прозвучал. Я услышал незнакомый голос:

– Не могли бы Вы приехать на встречу в понедельник во столько-то часов по такому-то адресу?

Я посчитал, что это адвокат, и недоуменно спросил:

– Почему в понедельник? Нельзя ли сегодня? Время не терпит.

Оказывается, это был оперативник, который вызывал меня на допрос. Он, замявшись, виновато ответил:

– Извините, сегодня всё время занято.

Ну а начальству, видимо, доложил, что подозреваемый сам рвётся на допрос. А с Юрием мы встретились вечером у него в офисе.

Удивительно, но следствие дало мне почти три недели, чтобы я мог доделать незавершённые дела, подготовить нужные документы по тем обвинениям, о которых я узнал, сходить на исповедь.

И вот я приехал на свой первый допрос в ОБЭП Октябрьского района. Обшарпанный коридор, заваленные бумагами кабинеты. Видно, что людям здесь не до собственных удобств, они неустанно борются с преступностью. Для разминки мне без протокола набросали малозначащие вопросы. Среди них промелькнул такой, который мог исходить только от хорошо информированного сотрудника планетария. Почему мы очень долго рассчитывались с Донецким планетарием за купленный у них полнокупольный фильм? Это было года два или три назад. Тогда мы действительно испытывали трудности с оплатой. Но рассчитались же! Я пытаюсь было объяснить причины тогдашней задержки, но понимаю, что на самом деле это никого здесь не интересует. Они просто хотят показать глубину своей информированности.

Сейчас их интересуют только полученные мной «взятки». К этому вопросу я подготовился. Дело было в том, что я как директор планетария имел право управлять вверенным мне муниципальным имуществом. Но процедура сдачи его в аренду от имени муниципального учреждения (МКУ) было нереально сложной. Можно сказать, даже невозможной на практике. Поэтому я действовал от имени автономной некоммерческой организации «Новосибирский планетарий» (АНО). Я объяснил оперативникам, что эта организация заключила договор о сотрудничестве с МКУ и на основании этого договора сдавала оборудование третьим лицам. В договоре было прописано, что все вырученные средства шли на нужды планетария. И я действительно предоставил список расходов на сумму 540 тысяч рублей. Мне казалось, что предоставленные мной документы полностью доказывают мою невиновность и закрывают вопрос.

Реакция оперативников оказалась странной:

– Ну и что?

Они по-своему смотрели на ситуацию и утверждали, что все деньги, полученные за аренду, не что иное, как взятки. А то, как я их потратил, не играет никакой роли.

– Вот и люди дают свои показания.

Это о допросе того самого парня.

– А не думали ли Вы, что за это можно оказаться за решёткой? Не пора ли чистосердечно признаться?

Всё это происходило при адвокате, который время от времени осаживал этих нахрапистых парней, пытающихся вывести меня из равновесия перекрёстным допросом. Можно представить, что они позволяют себе, когда допрос идёт без свидетелей.

В конце концов, оперативник с кислой миной внёс мой список в протокол допроса. Теперь у них появилась трудоёмкая работа – проверять мою информацию (а так хотелось обтяпать всё по-быстрому). На следующий день начались допросы сотрудников планетария по этому списку. Я знал, что там нет ничего лишнего, поэтому был спокоен. Конечно настолько, насколько это было возможно в данной ситуации. Люди не железные и в состоянии волнения могут брякнуть всё что угодно.

После допроса я жил в двух параллельных реальностях. Одна из этих реальностей говорила о неизбежности ареста, другая подпитывала мысль о том, что «государевы» люди разберутся и не допустят несправедливости. Я был пока ещё свободен, продолжал жить обычной жизнью, ездил на работу. Но общение по телефону я ограничил, как на работе, так и дома. Было ясно, что все мои шаги – под наблюдением. Это было до того неприятно, что я предпочитал вообще не включать свой телефон и не вести никаких разговоров в своём кабинете. Мне было плевать на то, что мои преследователи могли посчитать звонки с чужих телефонов желанием что-то скрыть от них.

Некоторые свои планы пришлось корректировать. Так, 12-13 февраля должна была состояться конференция в Музее Востока в Москве, который в этом году отмечает своё столетие. Там был заявлен мой доклад об астролябии, хранящейся в этом музее. Вряд ли теперь мне позволят уехать. То же самое относится и к Школе лекторов, которая состоится в Московском планетарии в конце февраля. Я планировал представить коллегам сценарий нового фильма о том, как измеряли Землю. Хотелось, прежде чем браться за работу по этому сценарию, посоветоваться с опытными товарищами.

Сотрудники планетария рассказывали мне о своих допросах. И многие поставленные оперативниками вопросы мне казались тогда непонятными. То вдруг всплывали вопросы ремонта территории, то проведения банкетов, взаимоотношений в коллективе. Казалось, что оперативники ищут зацепку, за которую можно крепче уцепиться. Несколько вопросов были такими, что я посчитал необходимым доложить о них своему непосредственному руководителю в мэрии. Но при этом опять же, не забывая о конспирации. Самый коварный вопрос записал на листке бумаги. Мой руководитель спокойно отнёсся к претензиям этих ребят. Рассказал мне в свою очередь о том, что оперативники пообещали – если не будут установлены факты присвоения средств, то уголовное дело они не будут возбуждать. Это немного успокоило. Тогда я ещё не знал, как наивно верить словам этих людей.