Полезное дерево, но очень уж… неприветливое. И растет густо, темной непролазной чащей по обе стороны узкой дороги. Так и кажется, что из-за сплошной зеленой стены за нами следят сотни любопытных, а то и недобрых глаз. Вон-вон! Ух… Померещилось или правда из темноты на меня вопросительно моргнули?

— Шо, эсса, леса боишься? — Старик отвлекся от своих наблюдений за головой каравана и с доброй усмешкой накинул мне на плечи свой кафтан. Уф-ф, а я и правда слегка озябла. — Да, ельник, он тот еще… Одно хорошо. Ящеры в ем не летают, даже на дорогу не садятся. Вишь, деревья как тесно стоят? А вдоль тропы, значить, самые высокие оставлены. Вот, сталбыть, ни один гурай крылами-то не размахнется. Ежели шлепнется недобиток в чащу, дык там его и добить легше, за деревьями от зубов схоронился, копье-другое метнул — и готово дело.

Я тихонько выдохнула. И правда, хоть сверху опасности можно не ждать. Но в то же время что-то по краешку сознания скользило такое… беспокойно-щекотное. То ли мне во сне приснилось, то ли правда глаз у того ящера с крыльями, что летел на меня во дворе, был не злой, а скорее грустный и такой… словно он на что-то надеется. А вот взгляды из чащи мне мерещились откровенно недоброжелательные, а то и прямо-таки голодные.

Но никто вроде бы на караван не нападал, вскоре вереница телег благополучно двинулась дальше по дороге среди густого ельника, все успокоились, только вот два моих петуха так и остались где-то там впереди, в первых рядах. Ко мне не прискакали. Признаться, я даже не сразу этот факт осознала, а когда до меня дошло — выдохнула с облегчением. Вот что-то мне кажется, что нормальная работа охранников и воинов очень плохо совмещается с петушиными боями и топыреньем хвоста перед курицей. Ну, то есть передо мной.

Если эти двое достаточно умны, чтобы сей факт осознать, переварить и исправиться — это прямо хорошо. Потому что безопасно и спокойно вдвойне. И вообще. Уважаю профессионалов.

Больше за целый день пути никаких происшествий не было. Ехали себе и ехали, миновали лес, снова пошли сначала луга, а потом и распаханные поля, на которых зрел урожай. Вот тут, не доезжая до самого поселка земледельцев, мы и сделали первый привал, чтобы те мужчины, что засеяли эти земли, могли снять зерно с ближайшего участка под охраной стражников. А охотники-следопыты тем временем небольшими отрядами разошлись по окрестностям — разведать обстановку.

И буквально через полчаса после того, как мы оборудовали лагерь, у меня появилась работа.

— Ах ты ж, пакость эдакая, — ругался старый охотник, конвоируя ко мне молодого парня с угрожающе почерневшей рукой и перепуганным лицом. — А сам куда смотрел, остолоп?! Тоже мне, фермер-землепашец, ученик охотника! Обычную фурзюку в траве не заметил, это ж надо! Она ж красная, шо твоя задница будет после того, как папаня твой про дурость узнает! Где твои глаза были, олух богов небесных?!

— Да не видно ее было, — чуть не плакал парнишка. — И во ржи этой гадости отродясь не сидело, они ж луговые… А тут с краю сунься — чуть не за каждым колосом такая дрянь… Что теперь, руку отрежут? — Он совсем побелел, даже губы.

— Ну вот еще. — Я взмахом руки отпустила эсса Гурзиша, усадила пациента возле телеги, заставила его положить руку на удобно подставленный тюк и принялась за первичный осмотр.

— Вы тока, эсса, силушку не спешите тратить, — серьезно попросил старик. — Опасаюсь я, что это только начало. Ежели можно напасть простым снадобьем излечить — лучше так. Мне, помнится, Маирис сыворотку колола в ногу. Больно, зато действенно. И на всю жисть запомнилось!

Старик ушел, а я успокаивающе погладила мальчишку по плечу и принялась осторожно прощупывать место укуса тонкими нитями потоков. Нет, силу особо не выпускала, во-первых, боялась — впервые, считай, с того момента, как чуть не выгорела, я работаю ими всерьез. Тренировки и проверки с Маирис не в счет. А во-вторых, эсс Гурзиш прав — мало ли как дальше дело обернется. Красная фурза — змея с двумя головами и средне-противным ядом. Если запустить рану, то руку действительно можно потерять. Но если все сделать вовремя, то через пару дней укушенный думать забудет про эту неприятность.

Убедившись, что все обстоит именно так, как меня учили, я полезла в тюки, вытащила бутыль с зельем и для начала напоила парня из стеклянного мерного стаканчика страшно горькой гадостью. Пока он пучил глаза и плевался, пытаясь выдохнуть, я быстро-быстро сделала два разреза между четырьмя проколами — обеими головами гадина цапнула — и впрыснула туда заранее припрятанную за спиной сыворотку.

— Все-все-все! — Пришлось вцепиться в пациента и удерживать его на месте силой, когда он зашипел и попытался отпрыгнуть от жгучей сильной боли. — А ну, сидеть!

Да, командному голосу Маирис меня тоже учила. А то некоторые больные, пока на них не рявкнешь, в лечение не даются.

— Жже-е-ет! — изо всех сил стискивая зубы, проскулил парнишка, но вырываться перестал, вспомнив, что он тут вообще-то мужчина и охотник. Будущий.

— Зато рука при тебе останется. Смотри, как чернота на глазах исчезает. Смотри-смотри! Видишь?

— Ага, — выдохнул юный земледелец, завороженно уставившись на собственную кисть. Даже подвывать почти забыл, только дышал глубоко и прерывисто. Я под шумок снова выпустила тоненькую ниточку силы, только чтобы проконтролировать процесс, и тут...

— Милая эсса, нам срочно нужна ваша помощь. — Сириан спрыгнул с коня рядом с телегой, и, хотя он старался сохранить как можно более спокойный вид, я сразу поняла, что капитан стражи встревожен.

— Что случилось? — Я мгновенно вскочила с места, быстро похватала средства первой помощи и попыталась сообразить, куда бежать.

— Все сложно и непонятно. — Сириан был серьезен как никогда, сейчас он даже не пытался кокетничать. — Перевязочные материалы могут понадобиться, это верно, но нужнее всего сейчас ваша сила.