— Я не знаю, Гриша… Извини. У меня нет праздничного настроения, вот и все…

— Нет, так сделаем. Не сделаем, так купим? Скажите, Елизавета Аркадьевна, где продается хорошее настроение? Я никаких денег не пожалею.

— Не сомневаюсь, — выдала я достаточно зло. Истратился ты на нас уже конкретно.

— И я не сомневаюсь, что ты заработаешь мне еще больше. Поэтому мне нужно обеспечить тебе здоровый дух прямо сейчас, а то мне начинает казаться, что это ты меня на дух не переносишь.

Взгляд злой — или мне уже всякие чертики везде мерещатся?

— У меня выходной, — слова давались с трудом, но я их произносила.

— А у меня прогул без уважительной причины. Я сбежал на свидание, а что получил? Промывку мозгов, а это уже больничным попахивает, а я завтра планировал работать полный день.

— Зачем? — я смотрела ему в глаза. Вернее, он не отпускал меня взглядом.

— А что мне еще делать? Заранее слушать по зомбоящику, что в будущем году будет лучше…

— Гриша, приходи к нам, — я это сказала! Он прав, надо ловить момент, а не искать слова, когда те не к месту и не ко времени. — Ты как Оливье любишь? С мясом, с курой или с колбасой?

Он не отвечал, молча смотрел мне в глаза, и от напряжения они у меня начали слезиться.

— С курицей. Не надо говорить по-питерски. Мы с тобой не совсем местные. Мы знаем нормальный русский язык. И не только его… По-молдавски это означает нечто другое. То, на чем сидят. Я долго не мог привыкнуть… Хотя дома у нас по-молдавски почти не говорили.

Напряжение только усилилось — он сейчас что-то расскажет о себе? Нет, ошиблась.

— Я целый день думал, как утащить тебя от домашнего Оливье… — выдал Гриша полушепотом.

— Никак…

— Я это знаю. Я вообще люблю размышлять над нерешаемыми проблемами. Например, отчего вымерли саблезубые тигры…

— Ты придешь? — перебила я.

— А ты надеялась, что откажусь?

— Я надеялась, что ты согласишься.

— Я буду лишним…

— Папы лишними не бывают…

— Смотря какие… Во сколько мне прийти?

— После работы. К девяти, — попыталась улыбнуться я, но получилось лишь усмехнуться.

— Можно только поставить одно условие? — спросил и не стал ждать от меня даже кивка. — Я куплю и Оливье и все прочее. Я не хочу, чтобы ты пахала весь день ради… ребенка, который хочет сушек. Мне-то точно ничего не надо.

— Даже солянки? — это я кивнула на появившиеся на столе тарелки.

— Может, посидишь со мной в офисе? Тогда возможности готовить у тебя просто не будет…

— Гриша, в чем дело? Я не собираюсь устраивать разносолы. Я приготовлю то, что планировала приготовить…

— К черту еду! Ее всегда можно купить… Люба, — он вдруг повернулся к ребенку. — Отпустишь маму завтра на работу? Обещаю, я не буду на нее кричать. Отпустишь?

— Завтра вторник, — ответил ребенок спокойно. Ее вопрос, кажется, и не удивил совсем. — Мама ходит на работу только в пятницу.

И Люба уткнулась в пельмени.

— Не отпустишь, значит?

— Неа… — ответила она уже с набитым ртом.

Что за странный диалог? Что за странное желание видеть меня в офисе? Разве Оливье не важнее? У меня еще даже картошка не сварена.

— Ну вот… А я думал подарить маме хорошее настроение. А то она у нас и в новом году такая злюка будет.

— Мама не злюка, это ты злюка…

Получил? Может, кому-то надо жевать, а не говорить. Солянка стынет.

— Ну, за мою фантазию… — Гриша вдруг поднял стакан с пуншем и толкнул донышком верх моего. — Старею. Даже ребенок раскусил меня… — добавил он совсем шепотом. — Ну что поделать, не заслужил в этом году…

О чем он вообще? Я сделала глоток — обжигающий, как и его взгляд: только направлен он совсем мне не в глаза. Алкоголь должен согревать, почему же тогда по моему телу разбежались мурашки?