— Лиза…

— Вали отсюда, вот прошу тебя — вали! — я качала головой, и все плыло перед глазами. Слезы выступили теперь уже от смеха. Нездорового. — Вали к Юле или не к Юле, мне вот честно — плевать. У меня уже другая семья. Точка.

Кирилл отодвинул стул. Очень резко и очень громко. Сел. Ещё и локти на стол возложил.

— Лиза, у тебя нет другой семьи, — голос до дрожи спокойный. Это когда он научился так хорошо держать себя в руках? — У тебя есть любовник. Он наиграется и тобой, и моим ребёнком. Очень скоро. Прости, но тебе не восемнадцать. Личико не отфотошопишь.

Я тоже надела маску, отфотошопленную — ждешь скандала? Скандала не будет. Мне плевать на твои слова!

А он продолжал — идиот в кубе!

— Неужели ты готова сделать Любе больно из-за личной тяги к красивой жизни? Сколько он на тебя тратит? Уверен, меньше, чем на других баб.

— Вопрос настоящего бухгалтера, да? Ты сменил работу? Нет?

Каменцев молчал, но пронзительных наглых глаз не опускал. Я чувствовала, что начинаю идти красными пятнами.

— Хочешь, сам у него спроси? Если не боишься в морду получить, — я уже просто не знала, что говорить в этой бредовой ситуации. — Я не считаю, но у него явно имеется распечатка с визы. Сомневаюсь, правда, что он будет тебе показывать… Кирилл, тебе самому не смешно?

— Над чем я должен смеяться? Над тем, что ты вдруг решила заработать не головой?

Козел… Но защищаться не хочется, вот совсем не хочется.

— Ты не такая была раньше, когда я с пеной у рта защищал тебя перед матерью, когда та говорила, что тебе нужен не я, а возможность зацепиться в Питере. Теперь ищешь нового дурака? Только всех дураков восемнадцатилетние расхватали. На таких дур, как ты, только козлы остались. Наиграется и бросит, вот увидишь… Только он еще и Любой поиграет. У тебя совесть вообще есть?

Это вопрос, да? Давайте спорить о вкусе ананасов с теми, кто их ел. О совести заговорил…

— Уходи, Кирилл. Просто встань и уйди…

Я говорила тихо, очень тихо, а он заорал:

— Я никуда не уйду!

— Тогда я вызову полицию, — продолжала я все тем же полушепотом. — Я не разрешала тебе приходить к Любе.

— И что? Что они сделают? Выкинут меня из собственной квартиры? Лишат прав на ребёнка, которых ты меня уже лишила?

— Ты нарушил соглашение, — проговорила я уже, кажется, еле различимым шепотом. Я не хотела видеть на кухне Александра Юрьевича. Двух Каменцевых мне не выдержать!

— Какое соглашение? Я с тобой ни о чем не договаривался, ты все сделала без меня. Ты у нас там юрист-самоучка, что в законе про меня говорится? Штраф в размере тысячи рублей? Скажи, чего я должен испугаться?

— Собственной совести. Вдруг проснется и укусит?

— Тебя ничего не кусает? Дать тебе почитать про отчимов и маленьких девочек, дать?

Я вскочила. Это уже слишком.

— Вон, Кирилл! Вон! — теперь я орала.

Пусть услышат соседи, плевать…

— Я сказал, что никуда не уйду, — теперь он говорил шепотом. Зловещим.

И даже ногу на ногу закинул.

— Отлично. Тогда уйду я!

— Лизавета, что ты делаешь? — это на меня воззрился Александр Юрьевич, когда я фурией влетела в комнату, где он вместе с Любой наводил в кукольном домике последнюю красоту.

Неужели не видит? Ухожу! Что еще может делать женщина, доставая из шкафа одежду и даже не прося постороннего мужчину выйти? Правда, сначала я одела Любу.

— Мама, мы гулять?

— Да, к тете Лии, — сказала я, не задумываясь, то ли правду, то ли ложь. — Катя очень хочет встретить с тобой новый год. Вы даже будете спать в одной кроватке…

Дай-то Бог! Проверка женской дружбы… Что я делаю, что я делаю…

— Лизавета…

Я сычом глянула на бывшего свёкра — сейчас я готова была стереть его в порошок за то, что он открыл Кириллу дверь, хотя даже в гневе понимала, что старик думал, что у нас с его сыном договоренность. Мне бы тоже не помешало б научиться думать о людях хорошо… Только эти люди не дают мне никакой возможности поверить в их порядочность и доброту.