Довольный тем, что заполнил все пункты, я перешел на следующую страницу регистрации, и мое сердце будто превратилось в камень, упав в пятки.

Я несколько раз моргнул, надеясь, что буквы в пункте перестроятся во что-то вроде «вы приняты на обучение в ОНИ», но этого не произошло. На экране все так же горели слова:

«РАЗРЕШЕНИЕ ОТ РОДИТЕЛЕЙ/ОФИЦИАЛЬНЫХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ (ПРИЛОЖЕННЫЙ ДОКУМЕНТ)».

«Видимо, оставить все в тайне не получится», – подумал я и стал ходить по дому, не в силах усидеть на одном месте. Я ожидал ежедневного видеозвонка от родителей и постоянно поглядывал на часы, которые уж очень медленно меняли цифры на своем табло.

Через три часа, наконец, в видео-разговоре с мамой, смог рассказать все, что произошло, и получил жесткое «нет».

– Ну, мам, – я округлил глаза в недоумении. – Почему?

– У нас нет такого количества денег. – Ее голос стал таким же металлическим, как у женщины-в-компьютере.

– Это бюджетное обучение,– сказал, лелея надежду, что так оно и есть.

– У нас нет возможности доставлять тебя туда, – мама привела еще один аргумент.

– Они сами доставляют… – начал, было, я, но меня перебили:

– Ты же сам прочитал, что все обучающиеся будут участвовать в «особой миссии»?! Может, вы будете подопытными?! Или того хуже…

– Они будут обучать нас, чтобы ставить на нас эксперименты? Ты серьезно так думаешь? – я поразился маминой логике.

– Все возможно, – она пригладила свои волосы, закрыв лицо руками, в то время как я зло выдохнул.

– Ну и что? Все равно меня ни один ВУЗ не возьмет из-за моих оценок по физике и химии, – привел я, как думал, свой самый веский аргумент. – А там ведется профильное обучение и…

– Я все сказала. – Даже не думал, что голос мамы может стать настолько похожим на звучание робота. – Подтягивай лучше уроки, а не мечтай о глупостях. Учись так, что бы тебя принял хотя бы один ВУЗ…

– Спасибо, мама! Ты так в меня веришь! – бросил я с неожиданной злостью и закрыл окно видео-звонка.

Я лег на кровать и уткнулся лицом в подушку, отбросив панель.

«Учи уроки! Подтягивай оценки! Не мечтай о глупостях! Конечно, легко тебе говорить, человеку, которого бабушка в физике и химии натаскала. Прилетела бы со своего Юпитера и объяснила бы мне все, что я не понимаю!» – во мне клокотала злоба. Нужен был срочный выброс энергии, пока я не взорвался изнутри.

Неожиданно для себя я вспомнил о предложении Ильи. Схватив панель, я зашел в заседалку класса (так мы называли наш чат), и через пять минут в воздухе появилось лицо Воронцова.

– Ну? – произнес он. Тон мне показался резким.

– Илья, я сегодня иду с вами, если можно, конечно, – выпалил я и понял, какую глупость совершаю. Я прикусил язык, но было поздно.

– Хорошо. Подходи к Центральному пруду к десяти часам, – голос парня стал чуть мягче.

«Комендантский час», – предупредило подсознание.

«А ни все ли равно?» – ответила злость.

– Хорошо, я буду, – ответил я и отключил звонок.

Я был зол: на себя, на маму, на все проклятые институты – на весь мир.

В десять я был на месте.

Ночь полностью поглотила город, который выставил в свою защиту фонари. Лязг вагонов и шум машин утихли, как и птицы, уснувшие на ветвях деревьев. Ветер перестал дуть, будто прилег отдохнуть в траве. Запахов заводов тоже не было слышно – предприятия закрылись до завтрашнего утра. Люди погружались в сон, гася свет в окнах домов.

Я стоял в тени деревьев, скрываясь как мог – даже дышал через раз, но, тем не менее, подошедший Илья сразу заметил меня.

– Пошли, Витек, – сказал он, посмотрев на меня через плечо, – остальные уже ждут нас там.

Как по мне, Илья вел себя очень неосторожно, учитывая наш возраст и комендантский час. Ему-то ничего не будет, папочка позаботится, а вот моим родителям здорово достанется. Они и так оставляют меня на свой страх и риск, зная, что их могут лишить родительских прав, докопавшись до того, что ребенок в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет остается один в доме больше, чем на неделю.

– Илья, – произнес я, следуя за одноклассником, – тебе не кажется, что мы должны хотя бы в тени идти? – мое тело сжималось, чувствуя себя в свете фонарей, как на сцене под прожекторами.

Парень лишь посмотрел на меня, как на сумасшедшего, каким я себя и считал, раз согласился идти с ним, и хмыкнул:

– Да брось, – он почесал лоб. – Если бы комендантский час действительно был столь серьёзным законом, то нас бы выловили уже на выходе из дома. Пойми, наконец, что полицейские тоже люди, и они не могут бодрствовать двадцать четыре часа триста шестьдесят пять дней в году.