— Маргарита, кажется, я понял, — хмыкает Макс, накрывая своей ладонью мои шаловливые пальчики, пресекая их дальнейшее эротическое путешествие под джинсу. — Ты разводишь меня на прощальный секс. Так?

— Нет, не так, — хрипло произношу, и, грустно улыбнувшись, поджимаю губы, чтобы не разреветься от такого болезненного слова: прощальный, но чертовски уместного в данном контексте.

— Ты же всё давно без меня решила. Верно? — отстранившись, он гневно оскалившись, ждёт ответа. Но не выдерживая затянувшейся паузы, высыпает новую порцию вопросов, захлебываясь негодованием. — А осталась потому-что рвать отношения по телефону для тебя в новинку? Или захотелось посмотреть на мою реакцию?

— Мимо.

— Мимо — это враньё твоей подружки. Я даже не переживаю по этому поводу, было бы это правдой, она притопала бы ко мне. Но нет, Леся пошла хитро выдуманным путем, через тебя. Информация о беременности, вовсе, не для моих ушей, а для твоих, — с возрастающей злостью шипит его голос. — И ты охотно идешь на поводу. Ведешься снова и снова. Ты может и в единорогов веришь?

— Не умничай.

— А то что? Уйдешь от меня? — вполголоса произносит Макс, и растягивает рот в глумливой улыбке. — Ты вроде уже давно на лыжне. Сало одолжить, лыжи смазать для лучшего скольжения?

Мягкие губы, сложившиеся в ровную линию на усталом выдохе, кричат громче любых слов, ему тяжело, возможно даже больно, как и мне сейчас. Но он упорно вытягивает неприятный разговор сарказмом.

Уродливая правда жизни, весь сюр, состоит в том, что я могу быть счастлива, ведь рядом любимый человек, проявляющий столько заботы, что я словно вытянула счастливый билет. Могу, но постоянно мешающие обстоятельства бьют под дых, заставляя задуматься: может это не мое?

— Или передумаешь и еще повоюешь? — с умоляющей ноткой в голосе мурлычет мне на ухо, сильно сжимая мои пальцы, вдруг оказавшиеся в его слегка влажной ладони. — Все будет хорошо. Доверься мне, ладно? — выпрямившись, Максим нехотя отстраняется, шепчет низко и с хрипотцой, с едва заметным движением кадыка. Так интимно, что зарождающийся трепет под ребрами, щекочет и невыносимо отвлекает.

Мы стоим довольно близко друг к другу, но между нами все еще остается промежуток в сантиметров двадцать и меня устраивает сейчас именно такая дистанция. Она дает возможность успокоиться, абстрагироваться и спокойно подумать, не мыслями Макса, которые так ярко транслируются в его помутневшем взгляде, призывающем подчиниться.

— Я согласна вернуться к разговору о доверии после того, как ты разберешься с Лесей. И потом… меня не устраивают твои секреты. Как я могу довериться, думать о серьезном с тобой, если ты…

Становится даже обидно, потому что пока я говорю о чем-то настоящем и важном, Макс банально закрывает мне рот дерзким поцелуем. Покусывает губы, толкается языком, заставляя приоткрыть рот и пустить его глубже, будто наказывая своей грубостью моё безудержное любопытство.

— Малая, боюсь моя правда тебе не понравится, — голос слабый, сиплый, словно чей-то чужой, а не самодовольного Макеева, всегда решительного и вдруг поникшего, раздавленного тягостным признанием.

— А ты попробуй, — ласково подталкиваю к объяснениям, почему-то уверенная, что страшного греха не может водится за Максимом. Надуманная, скрученная в тугую спираль ситуация, мучившая его чувством вины, перестанет его разрушать, как только он сможет ее наконец-то рассекретить. — После новости о твоем возможном отцовстве, меня вряд ли что-то напугает или отвернет от тебя.

— Я не хотел с тобой отношений, — насупив брови, Макс играет желваками, пытаясь взять себя в руки. — Никогда не хотел и всячески сопротивлялся, потому что губить тех кого не любишь проще. А я тебя люблю и Альку любил, и погибла она из-за меня, — ледяные пальцы касаются моих губ, застывших в немом оцепененье, пуская по коже неприятный холодок.

Марго

Недоверчивый смешок вырывается из него совсем неожиданно и покачав головой, Макс отворачивается к окну, сложив руки на затылке, и как, мне кажется напрягается сильней прежнего. Борется изо всех сил с тем, что видимо собирается откровенничать и дальше.

— Вина за смерть Альки всецело лежит на мне, ну и на алкоголе, который я влил в себя в тот вечер.

Тугой комок из переживаний застывает где-то в груди, теперь я хоть и образно, но имею представление, что так гложет Макса, терзает и мучает кошмарами по ночам. Чувство вины, которое становится с ним одним целым, не позволяя излечиться, отпустить и начать нормальную жизнь без оглядки на прошлое. Мыслей нет, абсолютно ни одной, впрочем, как и правильных, нужных в такой ситуации слов.

Мне не дает покоя пронизывающее насквозь желание обнять Максима, и хоть немного разделить с ним боль, которая несомненно терзает его сейчас. Я бесшумно подхожу ближе, медлю, словно обдумывая и просчитывая каждый свой жест. Прижимаю ладошки к напряженной спине, веду ими к сгорбленным плечам, согнутым под тяжестью душевного груза, легонько сжимаю и массирую пальцами окаменевшие мышцы, не находя в них отклика. Статуя. Холодная, неприступная, с запертым внутри горьким секретом, отравляющим всё нутро уже несколько лет подряд.

Пытаюсь совладать с головокружением, понимая что мои неясные эмоции нужно спрятать до лучших времен и помочь, выслушать спровоцированное мной же признание. Утыкаясь лбом в широкую спину, ощущаю как тело Максима бьет мелкая дрожь, будто он болен и его нещадно лихорадит.

— Макс, — привстав на цыпочки, целую выступающий позвонок на шее, попутно побуждая его опустить руки, которые тут же послушно повисают вдоль тела. Максим запрокинув голову, трется затылком об мою, мучительно постанывая, но не стараясь отстраниться от меня. Позволяет мне ловить кончиками пальцев свой ритмичный пульс на запястьях. — Что произошло? — боязливо спрашиваю я, уткнувшись носом в пропахшие сигаретным дымом и недешевым парфюмом волосы.