Мир разделился. Африка, наименее других континентов пострадавшая от природных катаклизмов (здесь было гораздо меньше того, что превращало катастрофы из природных в техногенные – атомных станций, нефтяных заводов), провозгласила себя Континентом Веры – именно здесь количество фанатичных последователей самых разных религий изначально было максимальным. Истовые христиане, правоверные мусульмане, неуступчивые иудеи – все устремились сюда, и континент закрылся от внешнего мира, где – по мнению религиозников – процветал разврат: контроль рождаемости, постоянное медицинское вмешательство в жизнь людей, преобразование мира с помощью новых технологий.

Светские государства, ютившиеся на небольших, все еще пригодных для жизни участках планеты, избрали Единое Мировое правительство. Оно заключило с Континентом Веры мирный договор, и связи между двумя цивилизациями были сведены к минимуму.

Век, последовавший за этим разделением, сильно изменил оба мира. Про религиозников было мало что известно. В Едином светском государстве ходили слухи об ужасных эпидемиях, которые выкашивали население, отказывающееся от прививок и современной медицины (Единое правительство не раз предлагало свою помощь, но, чаще всего, на это предложение отвечали отказом). Говорили о том, что среди образованных людей почти нет женщин, роль которых сводится к рождению детей и уходу за ними, но как обстояли дела на самом деле, узнать было почти невозможно. Континент Веры неохотно выпускал своих жителей наружу, но иногда находились те, кто этого добивался. Однако, в светском мире, где пришел конец государственным границам, где наука и технологии снова процветали, Единое Мировое правительство решило, что впускать на свою территорию людей, рожденных в таких неблагоприятных условиях – возможных носителей эпидемий, наследственных болезней, чей генетический код не был сконструирован специалистами, а сложился как попало – слишком большой риск. Такое могло произойти только при одном условии: въезжающий соглашался на полноценную «обработку» своего тела, вплоть до генного уровня. Процедура позволяла словно создать человека заново, здоровым и без изъянов, но имелся серьезный побочный эффект – абсолютная потеря памяти, пациенту приходилось заново учиться ходить и говорить. Именно поэтому информации о том, что представляет собой религиозное государство, было крайне мало.

Светский мир жил своей жизнью. Религия не была запрещена, хотя попытки ввести такой запрет то и дело предпринимались фанатичными атеистами. Но оставшиеся в светском мире священнослужители и их паства – их, в противовес религиозникам, называли верующими – оказались настолько незлобивы, нефанатичны, с таким уважением относились к представителям других культур, религий, атеистам, к науке, что их деятельность считалась скорее полезной, чем опасной, и их не трогали.

К середине двадцать второго века стала меняться мораль, и основной причиной этого считалось широкое внедрение прегно-камер. Разработки прегно-камеры, для вынашивания ребенка вне материнского лона начиная с зачатия, появились еще в двадцать первом веке. Как только Единое правительство смогло себе это позволить, оно возобновило программу создания таких камер и сделало ее одной из важнейших. Прегно-камера позволяла исключить любые негативные влияния на плод, которые иначе нельзя было предотвратить: стресс или травмы матери, неблагоприятная экологическая или психологическая обстановка, и многое другое. Вскоре ученые могли буквально конструировать детей, родителям оставалось только поделиться генетическим материалом и высказать пожелания относительно внешности и склонностей ребенка.

Когда выросло поколение людей, состоящее из тех, кто был зачат и рожден обычным способом и тех, чье появление на свет стало результатом работы генетиков, выяснилось, что последние реже болеют, менее подвержены стрессам, более выносливы. Тогда началась кампания за размножение через прегно-камеры для всех – даже для гетеросексуальных фертильных пар, которых становилось все меньше и меньше.

В школьном учебнике истории процесс смены сексуальной нормы описывался как естественный, и у Бэбилона не было оснований этому не верить. «Возможность иметь потомство через прегно-камеры, – говорилось в учебнике, – позволила отказаться от устаревшей морали, которая требовала непременных отношений между мужчиной и женщиной, основанных на животном инстинкте размножения. Человечество выбрало для себя ценности единения душ и устремлений, а не примитивного гормонального влечения. Сегодня, когда для продолжения рода достаточно обратиться к генетикам за подбором подходящего донора, мы можем позволить себе отношения с равными – с теми, кто понимает нас как себя самих, а животное скрещивание оставить животным».

Никакого желания к «единению душ» через интимные отношения у Бэбилона, однако, не возникало. Поначалу, пока еще учился в школе, он думал, что религиозники – именно те, кто ему нужны, ведь церковь веками боролась с низменным инстинктом под названием секс. С тех пор, как Бэйби вошел в подростковый возраст, мысль о сексе вызывала у него панический ужас. Даже поцелуи были ему отвратительны, а ведь на свидание его пригласил старшеклассник, первый красавец школы.

Однако, пособирав информацию, Бэбилон понял, что ошибался – возможно, когда-то церковь и считала секс грехом, создавала монастыри для тех, кто хотел обойтись без него, но все это осталось в прошлом. Жители религиозного государства настолько боялись, что из «внешнего мира» к ним попадут недопустимые нравы, что даже общение между представителями одного пола считалось не слишком приличным, и было ограничено. Брак – причем брак в старинном гетеросексуальном понимании, был обязателен. Это сразу оттолкнуло Бэйби – если здесь, в родном мире, его просто убеждают в необходимости завести партнера, то там, на Континенте Веры, заставят. И речь тогда пойдет не просто о нормальном сексе, но об извращении – о сексе с женщиной. От одной мысли об этом его почти выворачивало наизнанку, ведь женщины – совсем другие существа!

В университете Бэбилон изучал женскую анатомию подробнее, чем в школе. Как специалист по литературе девятнадцатого-двадцатого веков он должен был представлять, о чем идет речь, когда дело в изучаемых текстах доходило до описания девушек. Еще в то время он понял, что видеть женщин со стороны – на работе, или по телевизору – это одно, а вот знать, как они устроены – совсем другое. Именно поэтому он прекрасно осознавал всю противоестественность секса с женщиной, всю аморальность этого животного, нацеленного лишь на грубое продолжение рода акта. Но именно это и стало в свое время причиной выбора темы для диссертации – Бэбилон испытывал отвращение к сексу как к явлению, а, изучая старинную литературу, можно было без зазрения совести называть секс мерзким занятием.

***

– Так и будешь сидеть в пижаме и пялиться на стенку?! Мы же опоздаем из-за тебя, Грымза опять начислит минусы в учетную карточку!

Мэт и Бэбилон за долгие годы знакомства и совместной учебы настолько привыкли всегда рассчитывать друг на друга, что и работать устроились в один отдел корпорации. Сейчас Мэт, полностью одетый, стоял на пороге кухни, включая персональник, и своим ворчанием пытался вернуть друга к реальности.

– Извини, – вздохнул Бэйби, очнувшись от нелегких размышлений о противоестественности старинного секса, – не жди меня. Я все равно опоздаю, но давай хоть ты придешь вовремя?

Мэт возвел глаза к потолку и надел наушники.

– Интересно, – язвительно заметил он, – у кого из нас двоих тут вчера была личная драма?!

– Ну, правда, извини! Я задумался, – развел руками Бэбилон. Но Мэт, уже врубивший в наушниках музыку, языком жестов показал: «Я тебя не слышу, но так и быть, предположим, ты извинился еще раз за свою тупость. Я действительно поеду первым и постараюсь тебя прикрыть. А ты – давай быстрее!». И в последний раз «громко» взмахнув руками, он вышел, а Бэбилон остался сидеть, тупо глядя в стену.