— Он вернулся. Решил, что ему не помешает поддержка.

— В чём?

Стейси складывает руки на коленях и смотрит на нее с легкой улыбкой.

— Он сам расскажет тебе обо всем. Ты хочешь чего-нибудь?

— Я хочу умыться.

— Конечно.

Стейси поднимается, проходя к светлому шкафу, она открывает его дверцы, демонстрируя стопки одежды. В основном светлой.

— Я готовилась к твоему приезду, — говорит она быстро, в ее голосе слышится и гордость, и радость. — Все что находится в этой комнате — твое.

Она продолжает перемещаться по спальне, открывая шкафы и ящики, демонстрируя содержимое полок и ящичков.

— Одежда, обувь, текстиль. Если надо будет что-то еще…Я обязательно куплю тебе.

Алекс поднимается, не так изящно и быстро, как это бывало прежде. Живот еще не большой, но кажется, что очень тяжелый.

— Спасибо. Это очень мило и щедро с вашей стороны.

— Перестань! — женщина улыбается, теперь очень радостно и смущенно. — Мне в радость позаботиться о тебе.

Алекс поглаживает живот, улыбаясь шевелению в нем. Она смущена таким вниманием к себе, но не может сказать, что рада и хоть сколько-то расслабилась.

— Вы знаете, как меня зовут, и я догадываюсь кто вы. Стейси, верно?

Брюнетка со скрепленными в изящный узел блестящими волосами спохватывается, подходит к ней, протягивая руку.

— Стейси МакКена. Рафаэль столько рассказывал о тебе, что теперь мне кажется, что мы знакомы.

— Вот как?

— Он рассказывал только хорошее, — спешит успокоить она ее, но почти тотчас же прижимает ее к себе. — Спасибо тебе.

Вот теперь она смутилась. На ее скромный взгляд ее не за что благодарить.

— Он мой друг. Ты спасла его. Мы думали, что давно потеряли его! Ты затеяла это безумное путешествие и не позволила ему остаться! Ты позаботилась о детях!

Алекс кивает, заставляя себя улыбнуться. В ее словах столько горячей признательности, восхищения и благоговения, что впору почувствовать себя святой. Она не такая. Рафаэль знает это лучше, чем кто-либо другой.

— Стейси. Давайте мы поболтаем после того, как я приму душ? Мне нужно пару минут…

Чтобы побыть одной и обдумать свалившуюся на ее голову информацию. Поведение этой женщины, ее восторг вызвало новую порцию слез и ей бы не хотелось расплакаться прямо перед ней.

— Да-да! Прости! Я так ждала тебя! Забываю, что все это время тебе не давали покоя.

Она бьет себя по губам, машет руками и делает такой вид.

— Я жду тебя в столовой. Ты хочешь есть? Пить? Я приготовлю! Что ты любишь?!

Алекс замечает, как та смотрит на ее живот — с каким-то очень явным интересом и умилением. Видно, что ей хочется попросить ее о чем-то, но Алекс не собирается ни упрощать ей задачу, ни тем более разрешать ей это. Она не знает ее. Забота — это очень мило, но как знать, что у нее на уме?

— Стейси? Пару минут, — напоминает она ей.

— Да-да.

Дверь за ней закрывается. Алекс слышит, как стихают ее шаги. Она оглядывается по сторонам, а потом идет к дверям ведущим в сад. Ей это дико и по сей день — выглянуть в окно в любое время дня и ночи и увидеть людей, проснуться ночью, не красться и не идти на цыпочках, а спокойно попасть в уборную.

— Другое дело, что все чужие вокруг, — говорит она себе, попадая в еще пустынный сад, — Там были все свои, а здесь всем плевать на тебя.

В этом мире монстров еще больше, чем в прежнем. Тем не менее Алекс рада, что она здесь. Скоро… Если у нее получится выжить она составит им конкуренцию. Она настроена только на победу.

— У нас все получится, — обещает она себе, отказываясь настраиваться на пессимистичный лад.

Рыбка то ли пляшет, то ли волнуется. Ветер развевает еще короткие волосы, унося запахи дома и остатки затхлости.

Ей страшно и куда хуже, чем было там. Александра все еще слышит то, что говорил Штефан — она погибнет, рожая этого ребенка.

«Если только можно будет назвать этот процесс родами! — думает она, вытирая лицо от побежавших по щекам слез. — Если только дойдет до этого!»

Алекс ничего не сможет поделать с этим — ей это не подвластно. Тут не соврешь, не вывернешься, не придумаешь что-то. Больше прочего ее волнует, что будет дальше — с кем останется ее ребенок и какой будет его судьба.

Она еще смотрит на высокую кирпичную стену, которая к ее безграничной радости намного выше ее головы. Она дотрагивается до уголка поросшего мхом кирпича, а потом, резко развернувшись, идет обратно.