Я наблюдала за происходящим с любопытством.

«Она любит его. Он – кобель, каких свет не видывал. Избитый сюжет бульварного романа».

– Эй, мисс «особенная», давно тебя не видел. Хорошо, что заглянула к нам. – Эдим выражался так, словно этот дом уже, по крайней мере на четверть, принадлежал ему. – Чем занимаешься?

Люблю пространные вопросы. «Чем занимаешься сейчас?» – «Ем». – «По жизни?» На эту глупую фразу у меня никогда не было ответа. Чем я занималась в последние дни? Не объяснять же этому дутому Герону про сложные формулы.

Ответила я просто:

– Балду пинаю. Разве не видно?

Охра фраза порадовала.

– А давай пинать ее вместе?

И тут же Майе:

– Трент сейчас отмоется, отстирается и придет. Грязное попалось задание. Скакали по крышам, как козлы. Так что там насчет твоей балды?

Последнее снова мне. Не уважаю людей, которые скачут в одном предложении по собеседникам, как вша по зубьям расчески.

– Видишь ли, балда у меня тоже особенная. Любит, когда ее пинаю только я.

Сдерживала рвущееся на лицо выражение досады Юния, мрачнела все сильнее. Ее не только не замечали, при ней заигрывали с другой. Ей мучительно хотелось сжать пальцы в кулаки, после бросить салфетку, которой она только что промокнула губы, в тарелку, а еще лучше в Охра. Я ее понимала.

– Надо ж, какая нежная.

Эдим давно забыл, что значат отказы. И все никак не мог сообразить, что ко мне подъезжать бессмысленно, не понимал, что без шансов.

– Может, как-нибудь пообедаем вместе?

Я улыбнулась елейнее некуда.

– Так мы уже.

Встревоженно взглянула на дочь Майя – Юния быстро поднялась из-за стола, сделала вид, что убирает тарелки, понеслась на кухню. Оттуда в свою комнату. Хлопнула дверь.

Я, под видом того, что мне требуется в туалет, поднялась тоже. В уборную не пошла, миновала коридор и вошла в чужую спальню без стука.

(Anne-Sophie Versnaeyen, Gabriel Saban – The Power of Mind)

Она стояла у окна – потерянная и натянутая, как струна. С прикушенной губой и привычной обреченностью в глазах. Давно поняла – она слишком обычная, слишком бесформенная для такого, как Охр. Слишком воспитанная, интеллигентная, никогда не позволяющая себе лишнего. Да, в ее жизни уже был секс, но с приличным парнем из хорошей семьи, со свечами, с ужином, предварявшим романтику. А хотелось другого – бурного, безудержного, чтобы только с ней, только ради нее. Чтобы Эдим вдруг, наконец, изменился, увидел в ней женщину, чтобы треснул внутренней броней, перекроил себя полностью.

Она не верила, что такое случится, но продолжала ждать.

Ждать, что ради тебя изменится другой человек, – худшая из иллюзий.

– Любишь его? – спросила я без предисловий.

И мне было плевать, что я незваный гость, что не вовремя, и что я – последняя, кого хозяйка спальни сейчас желала видеть.

Юния молчала. Ее внутренний день посерел; нырнуло за облака солнце.

– Хочешь, я сделаю так, что он будет бегать за тобой, как пес?

Ей нужно было убедиться самой, что Охр не стоит печали, что он пока пуст изнутри, не созрел. В безответной любви можно потерять месяцы и годы, вот только для чего?

– Я могу объяснить тебе, как быть.

Она, желавшая сейчас сказать мне так много, вновь сдержала себя, лишь резко вскинула руку.

– Не стоит! Я не хочу, простите… Это… личное дело.

Конечно, тюрьма вежливости не менее прочная, чем стальная и настоящая. Кто-то живет в ней, воспитанный «на совесть» до самого конца.

– Думаешь, дело в твоей маленькой груди? – без обиняков продолжила я. – В невзрачном лице? В слишком хороших манерах?

– Прекратите! – в глазах слезы, лицо бледное. Но иногда очень нужен пинок, чтобы треснуло наболевшее, чтобы прорвалось, наконец, наружу. – Не хочу… все это слушать.

– Конечно, не хочешь. А жить до самой смерти, задвинув себя в угол комнаты под названием Жизнь, хочешь? Или, может, пора выйти на центр и станцевать?

Даже сейчас Юния молчала. С трясущимся подбородком, негибкая, уставшая быть непонятой.

– Приходи ко мне, – легко пожала плечами я, – когда захочешь поехать дальше. Когда захочешь, чтобы он пошел за тобой сам, предложил свидание. Когда решишь, наконец, развенчать свои же мифы и перестать тратить месяцы на грусть. Хотя всё разрешено. Тебе виднее.

Ушла я, как и пришла, не прощаясь.

Чтобы миновать Охра, дом покинула через заднюю дверь, лишь бросила Майе невидимый шлейф – «спасибо за обед, он был великолепен!» – жена Иннара уловит мое теплое чувство, не обидится на молчаливый уход.

А пока одна нерешительная девчонка думает о том, изменить свою жизнь к лучшему или нет, меня ждут формулы.

(Delerium – Raindown)

Дом Иннара я, однако, не покинула. Уже спустилась с крыльца и мирно следовала к калитке, когда сработала вдруг интуиция, и страстно захотелось взглянуть на рисунки Киона. Прямо сейчас. Интуиция – вещь полезная, и работает она в обход логики. Если требует что-то сделать, лучше не задавать лишних вопросов, и потому в невидимку я кувыркнулась, не подвергая собственные чувства сомнению.