Бразилец помог мне подняться, велел прихватить сережки и подвел к большому каминному зеркалу, сам же остался стоять у меня за спиной, положив мне на плечи свои изящные смуглые руки. Я бросила опасливый взгляд на наше двойное отражение. Так и есть! Ожерелье опоясывало мою шею уродливым, кровоточащим шрамом. Бартоломе нахмурился.

— Рубины лучше всего смотрятся на фоне молочно-белой кожи, — словно оправдываясь, пустился он в объяснения после затянувшейся паузы. — С вами же, моя дорогая леди, здешнее солнце сыграло злую шутку. — Бразилец с неодобрением покосился на мои плечи, лицо и шею, сплошь покрытые золотистым загаром. — Но вы не волнуйтесь, все еще поправимо. Рубины чувствительнее других камней и быстрее реагируют на теплоту человеческого тела. Взгляните сами. Видите, как на глазах меняется и густеет их цвет? — Он чуть присел, и глаза наши оказались на одном уровне. — А теперь вообразите, насколько эффектнее они будут выглядеть, когда к вашей коже вернется ее алебастровая белизна. — Почти невесомые, как перышко, пальцы Бартоломе ласкающе прошлись по моим обнаженным плечам. Глаза его подернулись поволокой ностальгической грусти, и я интуитивно почувствовала, что он видит в зеркале не меня, Нэнси Кингтон, а странным образом воплотившийся во мне чей-то образ из отдаленного прошлого. Бразилец тряхнул головой, отгоняя наваждение, и закончил своим обычным тоном: — Моя сестра никогда не выходит из дому в дневное время иначе как под вуалью. Если хотите, чтобы ваша кожа приобрела прежний вид, рекомендую последовать ее примеру.

Изабелла наблюдала за нами с улыбкой, больше похожей на злобную гримасу, я же окончательно упала духом. Если меня все-таки заставят выйти замуж за Бартоломе, я неизбежно стану пленницей в его доме. Прощайте, леса и озера, прощайте, верховые прогулки, прощай, свобода! Мне придется сидеть взаперти, довольствуясь обществом этой противной грымзы. Представив себе подобную перспективу, я непроизвольно вздрогнула.

— Вы дрожите? — удивился бразилец. — Неужели вам холодно?

— Нет, сэр, скорее, наоборот. По-моему, у меня начинается жар. Я отвратительно себя чувствую.

Мое притворное недомогание послужило толчком к досрочному завершению ужина. Гости начали разъезжаться, но братец мой так напился, что не смог встать из-за стола. Бартоломе и мне предлагал остаться на ночь, но я настояла, чтобы Томас отвез меня домой. Стоя на крыльце в ожидании, пока он подаст экипаж, я раз за разом мысленно переживала все события недавнего застолья. Голова у меня шла кругом, а преследовавшая весь вечер тошнота обострилась до такой степени, что я начала подумывать, уж не захворала ли я всерьез. Возможно, мне не следовало уезжать на ночь глядя, но я не могла заставить себя провести еще несколько часов под крышей этого дома. Бразилец долго меня отговаривал, не хотел отпускать, навязывал услуги своего лекаря, но я наотрез отказалась, заявив, что дома найдется, кому меня подлечить, и что там я поправлюсь намного быстрее. Отвергла я и его предположение послать со мной вооруженную охрану. Сказала, что с Томасом мне ничего не страшно, что мы оба вооружены (я забрала у Джозефа пистолет) и отлично управимся сами.

Я без лишних церемоний попрощалась с хозяевами, ежеминутно сдерживая рвотные позывы, но когда коляска покатила по аллее, мне как-то сразу полегчало. Спазмы прекратились, дрожь прошла, и я немного расслабилась. Огромная луна повисла над горизонтом, озаряя окрестности мертвенно-бледным сиянием. Разжав стиснутые в кулаки пальцы, я с огорчением заметила на правой ладони два больших кровавых пятна. Сначала я подумала, что они от ногтей, но тут же поняла, что вижу рубиновые серьги, которые так и не успела примерить и о которых совершенно забыла.

Я поспешно убрала их в свой поясной кошелек и наклонилась вперед, напряженно вглядываясь в темноту между деревьями по левую сторону аллеи. Мерзкие твари по-прежнему осаждали клетку и с хриплым клекотом дрались между собой за право вонзить клюв в кровоточащую плоть ее узника. Их зловещие черные силуэты на фоне тропической ночи казались порождением мрака из бездонных глубин преисподней. Я приказала Томасу остановить лошадей и взвела курок пистолета. Мой первоначальный замысел заключался в том, чтобы выстрелом в воздух разогнать стервятников, однако, поразмыслив, я поняла, что ничего этим не добьюсь. Не пройдет и нескольких минут, как они снова вернутся к своему кровавому пиршеству. И я изменила решение. Тщательно прицелившись и молясь о том, чтобы пуля не угодила в железные прутья, я нажала на спуск. Вспугнутые громом и вспышкой гарпии [29] в панике заметались над раскачивающейся клеткой, беспорядочно хлопая своими мощными крыльями. Лошади заржали и понесли, а Томас, смертельно напуганный моим безрассудным поступком, еще и добавил им кнута, так что я до сих пор остаюсь в неведении, попала я в цель или промахнулась. Хочется надеяться, что все же попала и тем избавила страдальца от дальнейших мук.

Я не боялась темноты, но пистолет на всякий случай перезарядила. На Ямайке опасно путешествовать по ночам, хотя то же самое можно сказать и об Англии, где даже в наш просвещенный век существует немалый риск повстречать на своем пути шайку разбойников. Но предосторожности оказались излишними, и мы благополучно добрались до плантации. Я попросила Томаса высадить меня у конюшни и дальше пошла пешком. К моему удивлению, в доме не светилось ни одно окно, и на крыльце тоже никого не было. Поскольку мы с братом не собирались оставаться на ночь у соседей, что было обговорено заранее, я рассчитывала увидеть на крыльце Филлис и Минерву, ожидающих нашего приезда. Отсутствие обеих служанок показалось мне в тот момент довольно странным, но почему-то не насторожило, хотя ни та, ни другая прежде ни разу не допускали столь вопиющего пренебрежения своими обязанностями. Я зажгла свечу и отправилась на поиски.

Филлис я обнаружила на кухне. Она сидела за столом, прямая и неподвижная, как статуя скорбящей богородицы. Заметив меня со свечой в руке, Филлис торопливо вскочила и бросилась ко мне, но тут же в ужасе отшатнулась, закатив глаза, как будто увидела привидение. Я машинально ощупала лоб, щеки, подбородок… Господи, ожерелье Бартоломе! Совсем забыла, что оно все еще на мне.

— Что… что такое у вас на шее, мисс? — пролепетала служанка, запинаясь и дрожа от страха.

— Подарок бразильца, — пожала я плечами. — А ты что подумала?

— Что у вас перерезано горло. — Филлис понизила голос до шепота. — Мне на миг показалось, что я вижу смерть у вас за плечами, а вы — это не вы, а ваш призрак.

Все еще вздрагивая, она снова подалась мне навстречу, но не смогла сделать ни шагу и тяжело опустилась обратно на стул. Я привыкла считать Филлис сильной, уверенной в себе женщиной, неутомимой и неукротимой, и подобное проявление слабости с ее стороны не могло меня не встревожить. Поставив подсвечник на стол, я подошла к ней вплотную. Левой рукой она крепко прижимала к груди ворот своего балахона, разорванного и свисающего клочьями на спине и в нескольких местах запятнанного кровью. Филлис попыталась уклониться, стыдясь, вероятно, предстать передо мной в столь неприглядном виде, но я твердо настояла на своем и осмотрела ее с ног до головы.