– Я не безумна и не преступница, – твердо сказала она. – Я патриотка.

Наконец-то что-то стало проясняться! Я смогла с облегчением выдохнуть (я не дышала, в любой момент ожидая атаки).

– Якобитка, – сказала я. – Боже, ты чертова якобитка!

Она была якобитка, и это объясняло многие ее действия. Скажем, почему Дугал, в идеологическом отношении – отражение своего брата, с таким энтузиазмом собирал деньги для дома Стюартов. И почему Гейлис Дункан, которая могла стать женой любого мужчины, который бы ей приглянулся, выбрала таких разных людей, как Артур Дункан и Дугал Маккензи. Одного – за деньги и положение в обществе, другого – за возможность влиять на мнение публики.

– Колум подошел бы больше, – сказала она. – Жаль. Его несчастье для меня – как мое. Я бы хотела получить его, и только его, он единственный, кого я считаю под стать себе. Вместе мы могли бы… Однако ничего не поделаешь. Единственный мужчина, которого я желала, и единственный, кого я не могла победить своим оружием.

– И поэтому ты выбрала вместо него Дугала.

– А, да, – протянула она, думая о своем. – Сильный, даже влиятельный человек. Довольно богатый. Любимец простолюдинов. В действительности – только ноги и член Колума Маккензи. – Она хохотнула. – Силой владеет Колум. Почти такой же, как у меня.

Ее хвастовство стало мне неприятно.

– Колум обладает такими качествами, каких, как я вижу, у тебя нет. Скажем, состраданием.

– Да уж, он источник милосердия и сострадания, – насмешливо заметила она. – Ну и какая от них польза? За его плечом стоит смерть, сразу заметно. Ему осталось не больше двух лет, если считать от этого Рождества.

– А сколько ты проживешь? – спросила я.

Удар достиг цели, но звонкий голос не дрогнул:

– Думаю, куда меньше. Но это все равно. За время, что мне было отпущено, я много успела. Десять тысяч фунтов были переправлены во Францию, и округ выступает за принца Чарли. Когда начнется восстание, я буду знать, что внесла в него свою лепту. Если доживу.

Она стояла почти под дырой наверху. Я привыкла к темноте и различала ее силуэт; Гейлис казалась мне бледной тенью, неожиданным и неприкаянным привидением. Вдруг она обернулась ко мне.

– Что бы ни случилось на суде, я ни в чем не раскаиваюсь, Клэр.

– Жалею лишь о том, что могу отдать всего одну жизнь за мою страну?

– Отлично сказано, – заметила она, не отреагировав на иронию.

Мы замолчали. Тьма, видная в отверстии, казалась мне материальной силой, холодной тяжестью давила мне на грудь, наполняла легкие смертельным дыханием. В конце концов я села на корточки, спрятала лицо в коленях и погрузилась в тяжелый сон, не спасший меня ни от холода, ни от ужаса.

– Так ты его любишь? – раздался вдруг вопрос Гейлис.

Я подняла голову с колен. Который стоял час, понять было невозможно. Над нами слабо мигала какая-то звезда, но в нашей темнице света не прибавлялось.

– Кого, Джейми?

– Кого же еще? – сухо удивилась она. – Это его ты зовешь по имени во сне.

– Я не знала.

– Так любишь или нет?

Холод вверг меня в тупую дремоту, из которой вывел пронзительный голос Гейлис. Схватив себя за колени, я стала качаться из стороны в сторону. Церковные судьи приедут завтра или послезавтра. Времени притворяться перед собой или другими и уклоняться от ответов не оставалось. Как ни тяжело было признать, но я, вероятно, находилась на волосок от смерти и поняла, отчего узники, приговоренные к смерти, накануне казни хотят исповедаться.

– Я имею в виду, действительно любишь, – настойчиво спрашивала Гейлис, – а не просто хочешь с ним спать. Я знаю, что это ты хочешь, и он тоже. Все мужчины хотят. Но ты любишь его?

Любила ли я его? Испытывала ли нечто большее, чем плотское вожделение? Мрачная яма походила на темную кабинку для исповеди, а на пороге смерти не нужно лгать.

– Да, – кратко ответила я и вновь опустила лицо в колени.

Некоторое время в норе царила тишина, и я вновь было уснула, но услышала, как Гейлис словно про себя сказала:

– Значит, это возможно.

Судьи прибыли через день. До нашей холодной ямы доносились крики деревенских жителей по случаю их появления и топот копыт по булыжной мостовой Хай-стрит. Шум мало-помалу отдалялся; они удалялись по улице к площади.

– Приехали, – сказала Гейлис, прислушавшись к услышанным звукам.

Мы машинально схватили друг друга за руки, вражду победил страх.

– Отлично, – из последних сил хорохорясь, сообщила я. – Предпочитаю смерть на костре, это лучше, чем околеть от холода.

Однако мы так и мерзли в яме до полудня, когда неожиданно открылся вход в наше узилище, нас выволокли на белый свет и потащили на суд.

Заседание суда было устроено на площади прямо перед домом Дунканов – очевидно, чтобы могло собраться как можно больше публики. Я заметила, что Гейлис быстро взглянула на шестигранные окна своей гостиной и сразу же безразлично отвернулась.

Два церковных судьи сидели в мягких полукреслах за столом, установленным посреди площади. Один судья был очень высоким и тощим, второй – низким и полным. Я вспомнила карикатуру, которую когда-то видела в случайно доставшемся мне американском юмористическом журнале, и, не зная судей по имени, в уме назвала высокого Матт, а маленького Джефф.