Первоочередной задачей командного факультета являлось создание учебников и учебных пособий. Большой интерес представляли работы М.П. Строева "Очерки фронтовой организации управления Воздушным Флотом", А.Т. Кожевникова "Тактика истребительной авиации", Г.Д. Баньковского "Тактика разведывательной авиации". В 1939 г. преподаватели командного и заочного факультетов выпустили сборник "Академия в помощь строевым авиачастям", который получил высокую оценку в авиационных частях. С ростом авторитета оперативно-тактических кафедр командование ВВС стало поручать им более ответственные задачи. Летом 1939 г. по приказу Начальника ВВС была создана комиссия по подготовке Боевого устава бомбардировочной авиации, в которую вошла группа преподавателей комфака в составе В.П. Конокотина, А.П. Некрасова, Г.И. Игнациуса. Редактирование устава осуществлял бывший заместитель старшего руководителя кафедры ПВО комфака Б.Л. Теплинский. 26 января 1940 г. Боевой устав бомбардировочной авиации был утвержден и введен в действие. После завершения этой работы А.П. Некрасов был включен в комиссию для создания Полевого устава Советской Армии.

В академии впервые в Советском Союзе стал издаваться курс авиационной медицины. Лекции читал один из родоначальников советской авиационной медицины Н.М. Добротворский. Доскональное знание медицины, специальная подготовка в качестве летчика-наблюдателя и высокая эрудиция позволили ему не только успешно готовить курс лекций, но и обобщить их в виде первого у нас в стране руководства по авиационной медицине, изданного в академии под названием "Летный труд".

Преподаватели летных факультетов были не только хорошими специалистами, способными умело излагать свой предмет. Каждый из них в любое время мог командовать авиационной частью, соединением или руководить деятельностью штаба. Например, начальник кафедры комфака А.Т. Кожевников был назначен помощником начальника Уральского военного округа по авиации, преподаватель В.Г. Рязанов во время Великой Отечественной войны успешно командовал штурмовым авиационным корпусом. Преподавателем Рязанов стал в 1939 г., у него было и научное звание – ассистент, – не знаю, чему в сегодняшних званиях это соответствует.

Во время войны по заданию Военно-Воздушных Сил академия выполнила для фронта более 500 научно-исследовательских работ, выпустила массовыми тиражами технические описания и указания по эксплуатации отечественной и иностранной авиационной техники. Профессор Г.И. Покровский разработал принципы построения противотанковых авиационных бомб, которые в массовом количестве были созданы промышленностью и широко применялись против бронетанковой техники противника в 1943 году, в начале Курской битвы, и в других сражениях они помогли и летчикам корпуса Рязанова. Б.А. Красюк и В.П. Селезнев разработали эффективный метод размагничивания бронекорпусов штурмовиков Ил-2. Этот оригинальный метод был внедрен на заводах.

Рязанов возвращается к идее управления группой самолетов при помощи радио и успешно реализует ее. На фотографиях воздушных парадов самолеты печатают в небе огромными буквами: «Слава Сталину». Без управления с земли и связи между самолетами по радио такой слаженный полет невозможен, хотя Шелухин еще в 1924-м году строил самолетами слово «Ленин», а немецкие самолеты позже при помощи радио рисовали в небе огромную свастику. Рязанов начинал раньше. Эти наработки очень помогут Рязанову в военное время. Вообще, Рязанов старался каждое начатое дело доводить до конца. Иногда даже нечто мистическое казалось ему в том, что надо завершить то, что начато. Как бы закрыть этап, закончить одну жизнь и начать другую, лучшую, более полную уже на то, что сделано в предыдущей, законченной жизни. И крестьянская добросовестность, обстоятельность и совестливость не позволяли ему бросать что-то на половине. Так, он закончил все учебные заведения, в которых учился – а их было семь. Хотя иногда обстоятельства складывались так, что завершить что-то не было никакой возможности. Тогда он долго мучился, пытаясь найти время и возможности вернуться к оставленному, и с трудом отрывался от него, если обстоятельства не позволяли закончить начатое.

Есть среди документов В.Г. Рязанова справка, составленная Барановым: Я, Баранов Алексей Владимирович, член ВКП(б) с 20.4.1917 г., партбилет №0243431 с завода Красная Этна, г. Горький, подтверждаю, что Рязанов Василий Георгиевич действительно вступил в кандидаты ВКП(б) в 1919 г., и переведен в члены ВКП в мае 1920 г. в Б-Козинской ячейке ВКП Балахнинского района Горьковского края. Лично т. Рязанова знаю с детства, вместе учились с ним в школе. По окончании сельской школы он учился в Балахнинском городском училище. Социальное положение: они бедняки, жили очень бедно. Еще в то время т. Рязанов проявлял исключительную способность и выдержанность. 1.2.36 г. Член ВКП (б) Подпись. Подпись заверена. Зачем она была нужна в 36-м г.? Какой-то конфликт произошел, в чем-то его обвинили или заподозрили?

Об обстановке, общественной атмосфере вокруг летчиков в те годы, когда никакие эстрадные или кинозвезды не могли сравниваться по популярности с летчиками, вспоминал Н.П. Каманин: «Несколько раз звонил Л.Е. Кербель, он тоже хочет сделать мой скульптурный портрет. Я отказал ему из-за большой занятости. Только что позвонил Александр Иванович Тодорский, он собирается выступать по радио в день столетия К.С. Станиславского и хочет упомянуть о нашей встрече с Константином Сергеевичем в 1937 году у него на квартире (я тогда был слушателем, а Тодорский начальником академии имени Жуковского). О нашей встрече со Станиславским написана картина; она была на выставках, о ней писали в газетах (речь идет о картине В.П. Ефанова "Встреча слушателей Военно-воздушной академии имени Н.Е. Жуковского с артистами Театра имени К.С. Станиславского" (В.Р.))». После войны, в 1950-м году Л.Е. Кербель вместе с В. Цигалем сделали скульптурный портрет В.Г. Рязанова для его памятника на родине, как дважды Герою. Памятник открыли в 53-м, уже после его смерти.

Вскоре Рязанов получил назначение командиром-комиссаром 44-й штурмовой авиабригады в Красноярске, Сибирский военный округ. С 11 июля 1936 года командует он этой бригадой. Бригада только формировалась. Самолетов пока было в ней немного: 41 самолет Р-5 и 12 учебных У-2. Были и самолеты ДИ-6, как и Р-5, переоборудованные под штурмовиков, их усилили стрелковым вооружением. Скорость у них уже к тому времени была мала, вооружение слабое, а уязвимость от стрелкового вооружения противника оставалась. Созданные штурмовые авиабригады на учениях отрабатывали применение штурмовой авиации, ее тактику. Летчиков было 120 человек. Они летали на полигон, бомбили, стреляли. «За последние полгода в 44-й шаб произошло две аварии самолетов, одна авария мотора и 10 вынужденных посадок», – отмечалось в акте проверки.

В.П. Чкалов после беспосадочного перелёта Москва – остров Удд на самолете АНТ-25 20-22 июля 1936 года на обратном пути сделал 8 августа 1936 года посадку на аэродроме 44-й штурмовой авиабригады, встретился с Рязановым, рассказал о перелете, обсудили планы на будущее. Главное – душевно поговорили. Вспоминали, может быть, родные места, общих знакомых. Рязанов посмотрел знаменитые красноярские столбы и даже забрался на один из них. Красота сибирской природы, Енисей очаровали его. Но снова не хватало времени. Бригада была особая, специальная – химзащиты. При неожиданной атаке на конницу противник не успел бы надеть противогазы на лошадей. Штурмовая бригада могла за два вылета сбросить 9 т иприта или 7,2 т гранулированного фосфора. Две бригады за один вылет могли перебить всех лошадей в польском пехотном корпусе. Доктрина Дуэ вынуждала принимать защитные меры. В книге В. Успенского «Тайный советник вождя» сказано, что доктрина Дуэ оказала влияние и на Сталина. Именно тогда он обратил особое внимание на состояние нашей авиации, на ее развитие. Рязанову приходилось осваивать новые вещи, связанные с химией, организовывать, разыскивать что-то, чего в этих местах не было. С. А. Донченко, командовавший затем дивизией в корпусе Рязанова, вспоминал о своем прибытии в 1-й шак: «Спустя несколько дней меня вызвал генерал Рязанов и тепло поздравил с назначением. Разговорились, вспомнили один курьезный случай. Первое мое знакомство с Василием Георгиевичем произошло в 1937 году в Сибирском военном округе. Он в то время командовал 44-й штурмовой авиабригадой, вооруженной самолетами Р-5. Как-то в декабре утром комбриг и я – инспектор – вылетели на учебный полигон для отработки бомбометания с бреющего полета по колонне танков. Над Красноярским краем тогда стоял мощный антициклон, температура воздуха доходила до минус сорока градусов. Мне показалось несколько странным то обстоятельство, что командир бригады решил лично лететь в такой мороз как штурман экипажа на учебное бомбометание. Но приказ есть приказ, и он не обсуждается. Поднялись в воздух. На высоте – холод собачий. Сделали три захода на колонну танков. Только я решил пойти на четвертый, как тут по переговорному устройству комбриг кричит: «Все! Пошли домой». Домой так домой. После посадки зарулил на стоянку, выключил мотор, выскочил на плоскость. Смотрю, Рязанов что-то не спешит покидать машину, нагнулся в кабине. А когда стал вылазить, я увидел, что у него нет маски и очков. Думал – снял, но комбриг как-то виновато показал на голову мол, улетели. Смотрю, а у него на бровях сосульки висят, левая щека побелела. Тут я непроизвольно улыбнулся, что, конечно, заметил Василий Георгиевич. Лицо его посуровело, со строгостью сказал: «Ты почему смеешься, старший лейтенант, над командиром бригады? Я должен знать, в каких условиях работает и летчик, и его штурман. Понятно?» Мне стало неловко и стыдно за свою бестактность, но я в дальнейшем еще больше проникся уважением к своему командиру, который всегда и везде проверял все на себе…».