В тихой и мрачной квартире я вспоминаю, как мне нравились ее чувства – не вынужденное чувство ненависти, а добровольное – любви и тепла, заботы и прощения. Вспоминаю, как боялась меня поначалу, ведь в первые недели и месяцы, когда лиса еще не готова была привезти ко мне сына, я был для нее незнакомцем.

Влад сделал все, чтобы я за какие-то месяцы изменил мимику, интонацию и поведение – полгода я работал над собой, чтобы лиса никогда не чувствовала во мне прежнего Арбина. Только все равно вздрагивала – в ванной, в спальне, на кухне за завтраком порой смотрела на меня с опаской, но я не сдавался. Менялся ради нее, ради возможности увидеть своего сына, и когда я подарил ей все хорошее, что нашел в своей груди, она подарила мне все прекрасное, что имела в себе. Она подарила мне себя полностью и целиком, но теперь ушла. Простить – сил не хватило. Да и невозможно простить такую ложь и такое притворство, черт возьми!

Я сдался. Может быть, это к лучшему? Потому что невозможно сделать больше ничего, кроме применения силы. Не хочет слушать лиса, больше не хочет, а я и пальцем ее не трону впредь. Нет, лучше буду стол сжимать до посинения, чем встану и начну удерживать ее силой. Тем более, на глазах собственного ребенка.

Нет, ни за что. Пусть уходит, но я помогу ей во всем.

По-прежнему сжимаю столешницу руками до белых костяшек, а затем резко отпускаю и тут же вздрагиваю от неприятных ощущений в области груди. Кажется, боль пронзает где-то внутри.

К черту ее, эту паршивую боль. Ты слишком многое натворил, а после этого еще и мечтаешь, чтобы она захотела остаться…

Не желая чувствовать ее – эту ноющую и порой резкую боль в груди, я вновь хватаюсь руками за стол и сжимаю дерево до боли в пальцах.

Вот твоя расплата, Арбинский. Одиночество.

Потому что она не вернется, и это ее право.

Отпускаю. Пусть она уходит. И я клянусь, что не посмею и пальцем тронуть того, кто захочет когда-нибудь сделать ее – мою лису – счастливой.

Безвольно опускаю голову на напряженные и сжатые вокруг стола руки. Судорожно выдыхаю от этой пронзившей мысли, а лиса тем временем, скорее всего, уже садится в такси.

Моя лиса имеет право на счастье. Главное, клятву не нарушить… Хотя, кому я вру? Самому себе?..

В эпилоге данной книги могли бы быть совсем иные строки, будь в этом романе совсем другая героиня. Все было бы несколько иначе, если бы люди на протяжении своей жизни не познавали прощение и любовь, а это значит, что и в этой книге мог бы быть совсем другой конец, и выглядел бы он примерно так…

 «Руки дрожат и совсем не слушаются меня, они прикасаются к немного выпуклому животу в защитном и оберегаемом жесте. Внутри меня что-то медленно начинает рушиться, и даже теплое прикосновение рук к моим плечам не способно остановить лавины снега в моем сердце. Снег этот, его лавины подбираются в самое сердце, обволакивая во мне все живое и делая его заледеневшим.

Теплые мужские руки ложатся на мои плечи, не желая оставлять меня в покое, который мне только снился. Мне кажется, я более не способна любить, и следом задаю себе вопрос: а была ли я когда-нибудь способна - любить?

Две тысячи пятый год. Когда-то ты лишил меня всего, испортил меня и мою жизнь, растоптал меня, а теперь оставил в моем сердце снежную лавину, и растопить ее попросту некому. Две тысячи девятый год – я смотрю в телевизор, где транслируют видео, как автомобиль неоднократно переворачивается, а затем воспламеняется, подобно спичке. Автомобиль Арбинского Артема, важного человека в чьем-то жестоком огромном мире. Важного, но только не в моем мире.

Зачем жил этот человек? Зачем он родился? Чтобы по нему не скорбели после его смерти? Чтобы попросту некому было стоять на его похоронах?

– Мама, мама! Мама, с какой же он скоростью ехал? Ты посмотри, сколько раз он перевернулся! Мама, дяденька что, специально себя убил?

Дяденька… Я смотрю на повзрослевшего Артема и до рези в глазах слышу его «дяденька». Этот дяденька - твой отец, вот только вряд ли человек без имени одобрит эту правду. Человек без имени все прекрасно понимает – и мое состояние, и волнение, и боль, но не понимает, почему я не могу его полюбить – полюбить человека без имени.

Я вздрагиваю от того, кем я стала и куда пришла моя жизнь, где она нашла остановку и причал – и это место было не любовью.

– У таких людей одна дорога – прямиком в ад, - холодный мужской голос разъедает мое разыгравшееся воображение.

– Он не выживет, да? – произношу я хрипло следом.

«Ты никогда не видел своего ребенка, а твоя жизнь уже пришла к своему логическому завершению, Арбин».

– Он не выживет, хватит. У него, у тебя, у Артема и у твоего будущего малыша своя новая судьба. Я всегда буду рядом, Владислава.

Я слышу тяжелый вдох за спиной, и хватка на моих плечах только лишь усиливается. Человек без имени не любит, когда я вспоминаю прошлое – отца своего ребенка.