– Сто страниц убористого текста, - дополнила меня она.

– Откуда вы знаете?

– Вы заперли себя на даче друга и написали...

– Слушайте, все-таки, откуда вы знаете?

– Все истории похожи одна на другую.

– Да, но эта...

– Эта как две капли воды похожа на ту.

– Есть много несходств.

– Вы сегодня выпили, поэтому возражаете. Я чувствую запах армянского коньяка.

– А вы бы не пили, наглядясь на такое?

– Я? Я не пью. Во всяком случае, такой коньяк я бы не пила.

– Чего вдруг?

– Это подделка.

– Откуда вы знаете, что я пил?

– Я была рядом с вами.

– Почему я не знаю вас?

– Я говорила с вами. А если вы не верите, я расскажу, о чем вы рассуждали с Сухониным. Вы сказали, что вам ничего не оставалось, как написать сто страниц... Что таких историй тысячи. И вы будто очнулись. Теперь вы слышите о преступности везде: в магазинах, метро, автобусах. Вы стали замечать, как опустели театры, никто из ваших нормальных знакомых не ходит поздно вечером в кино. Ваш город пустеет после программы "Время". Что вы не знали (хотя и пишете об этом) о криминальной истории своего милого Отечества. Да, да! Вы так и сказали: милого Отечества. Это у вас в привычке - так иронизировать. Ведь Отечество, сказали вы, всегда гордилось тем, что с преступностью у нас покончено.

– Послушайте, кто вы?
– крикнул я, чувствуя, что пьянею и не могу больше контролировать себя.
– Вы же знаете, что я вынес за этот день! Я действительно выпил, и пил действительно коньяк.

– Не кричите. Вам это не идет. Даже после дешевого армянского коньяка вы должны говорить с женщиной уважительно.

– Как вас зовут в конце концов? И что вам надо от меня?

Пип, пип, пип!
– запищал телефон. Я тогда еще не знал, как зовут Лю, кто она, чем занимается, где живет...

В пятницу были сняты первые показания и составлен протокол. Вы, видимо, догадаетесь, о ком будет идти речь, если я обрисую ситуацию.

Представьте, служил человек на флоте положенных ему три года, честь по чести демобилизовался. Вернулся в свой городок. Было это во вторник, что важно для повествования. Человек был до службы женат. В первый год службы его поздравили с первенцем - родилась дочь Катя. На второй год его службы молодые решили порвать отношения. Заочно. По письмам. Объяснять все это долго, да и по ходу повести станет ясна причина развода. За два года потом - ни одного письма. Но вернувшись в свой город, морячок пошагал не к родителям, где был прописан (жена потом ушла от них), а к своей Ирине.

Ну что тут такого? Пути молодых неисповедимы. Захотелось - пошел. И жил там до четверга (у Ирины была теперь отдельная квартира). Не позвонил родителям ни разу. Хотя вроде никогда не ругался с ними в письмах. Вечером, в четверг, морячок неожиданно уходит к матери и отцу (отчиму) и в тот же вечер Ирину находят мертвой. Убита она была самым жестоким образом.

С моряка и были сняты первые показания. Снимал их старший лейтенант Васильев. Существо плюгавое, рыжее, с белесыми дугами бровей, существо всего в сто шестьдесят сантиметров ростом. Моряк, со странным именем Ледик, был двухметровый гигант, похожий на сагановского героя из "Немного солнца в холодной воде" Константина фон Мекка. Высоченные скулы, крупный нос и мясистый рот. Была ли у него "рыбья кровь", как у фон Мекка, трудно сказать; но то, что он являл миру не радость, а какую-то стылость и отрешенность, - факт.

Как он вел себя со следователем? Пока недоумевал.

Следует сказать, что эти два молодых человека, следователь и Ледик, по двадцати трех лет от роду, знали друг друга. Они даже один год учились когда-то в одном классе. Ледик тогда был гибким, высоченным и широкогрудым пацаном с карими, по-девичьи, красивыми глазами, а Васильев - светленьким узколицым мальчиком, настороженно изучающим каждого, в том числе и Ледика. Васильев только поступил тогда в их школу: его отца назначили директором знаменитого на то время СПТУ, где для всей страны готовились отменные взрывники шахт и где из месяца в месяц, после раздачи стипендии, вспыхивала поножовщина. Этот мальчик Васильев потом хвастался: "В СПТУ папа за шесть месяцев навел полный порядок..."

Васильев-старший был вскоре выдвинут в областной город. Васильев-старший стал, защитив впрочем тут, в СПТУ, кандидатскую, ректором какого-то института. Его мальчик потом поступил в К-скую школу следователей. Вышел оттуда в звании лейтенанта и, как видите, теперь старший лейтенант производил допрос.

"Учился с Ледиком" потом возникло. Но не имело продолжения. Полковник Сухонин, возглавивший оперативную группу по расследованию убийства, махнул на формальности рукой.

Итак, они сидят друг против друга. Пижонистый рыжик Васильев и рыхлая глыба Ледик. Рыжик пружинист, подпрыгивает, ерзает на стуле. Лучше признаться! Это его совет. Всем сразу станет легче. Легче станет и тебе, вкрадчиво говорит он Ледику.
– Напишем, что пострадала на почве ревности. Ты был в аффекте. Жили вы эти дни, после твоего приезда, в постоянной войне. В состоянии запальчивости и раздражения. Мать у тебя медик, имеет связи. Она, думаю, видела, что пришел ты в нервном расстройстве. Невменяем был, когда совершал убийство. Ну и напишем: убийство совершено в состоянии аффекта. Глядишь, иной поворот на суде.

– Но я же не убивал, - в который раз повторяет Ледик, тиская в своих больших руках бескозырку (он так и не расстался еще с морской формой).

– Естественно!
– Васильев подпрыгивает вроде в восторге от такого ответа.
– Естественно! Кто же скажет вот так сразу: я _у_б_и_в_а_л_? Да я таких и не видел. Бывает по-другому: я говорю: мол, ты убивал? А тот, кто убивал, и повторяет "не убивал", возьмет и кивнет головой. Тогда я молча вписываю: убивал. А тот, кто убивал, смотрит на меня и читает бумагу, которую я ему подкладываю. Он ее подписывает. И потом уже не отказывается. Привыкает даже. И вдруг сам говорит: я убивал!