– Говорите яснее! Кто он? Кто?

– Он - почти каждый из вас. Вы, мужчины, стали более продажны, чем женщины... Но он, тот... Он жив, здоров. Найдите его. Но не продайтесь. Он попытается вас обмануть.

– Я не из тех. Не продаюсь.

– Вам это так кажется. На самом деле вас только позовут, вы бежите. И продаетесь... За мелочь... Вам рассказывают, что было так, а не так. И вы...

– Я выполняю свой долг, как могу.

– Долг? Поддерживать все то, что осталось от Системы?

– Вы не доверяете мне... Потому вы гнали меня от очередной жертвы. Скажите, как вам удалось вытравить из записки слова? И что означает эта аббревиатура - ЧСН?

– Вы не знаете и этого?!
– Восклицание ее было неподдельным, оно означало крайнее удивление.
– Но это же ныне знает каждый нормальный человек!

– Я, выходит, ненормальный... Я догадываюсь... Догадываюсь, это человек... Не знаю, не знаю! Может, иной... Но я хотел бы спросить: почему вы считаете, что в мое здешнее дело кто-то должен вмешиваться? И учить меня моему делу? И не верить мне!

– Это уже другой вопрос. А первый... Вы мне все-таки поможете? Пойдете со мной, чтобы они оставили меня в покое?

– Если ваша власть над подобными записками так могуществена, разве вам нужны защитники? Причем неквалифицированные?
– Я был ироничен.

– Я не хочу, чтобы вы вмешивались и в это дело, - сказала, помолчав, она.
– Я враз раздумала.

– В какое дело? В дело этого малолетнего убийцы?

– Нет. Я говорю об убийце Ирины.

– Поясните.

Я все-таки обиделся. "Я враз раздумала!" Что позволяет она себе? Так свысока судить всех!

– Я знаю, о чем вы думаете. Не обижайтесь на меня. Да, я раздумала. Впрочем, раздумываю...

– Разрешите действовать впредь так, как будете приказывать вы!
– Я заводился.

Она не обратила внимание на мое ерничание.

– До этого своего убийства, - заговорила тихо, с раздумьем, - тот звереныш жил, как живут все его сверстники из маленьких городков. Издевательства начинаются с детского садика. Потом издеваются в школе, на улице. Этот тихий мерзавец поступил в училище. И тут его били, унижали. Что сделать, чтобы вознестись? На ком отыграться? И вот жертва медицинская сестра...

– Выходит, не виновен?

– Зачем же так? Конечно, виновен. Но он исполнитель воли общества, доведшего его до психоза.

Я снова пожал плечами и сказал:

– Не больно и свежая мысль. Не все будут убивать только потому, чтобы вознестись.

– Жизнь от рождения и смерти... За час, за день, за неделю вы узнаете это.
– Ее мелодическая манера речи охлаждала меня.
– Вы делаете вид, что во всем разобрались. А разве вы умирали? А разве помните, как родились? От вас скрыты те загадочные дни. Никто в деталях вам не рассказывал, как свершилось чудо... Вам бы все это помнить, тогда вы никогда бы не ошибались. А если бы умерли, вам легче было бы понять умерших...

– Убитых, - поправил я.
– Выходит, мне надо быть убитым, чтобы понять убитого? Но разве тогда я уже буду нужен?

– Чтобы судить об убитом, надо быть убитому.

Это был ее решающий голос в нашем немного запутанном диалоге. Я понимал ее: она хотела мне сказать, чтобы я подходил к разным убийствам Ирины и медсестры по-разному. Но этот сам подход к разным убийствам был само собой разумеющимся. И что же? Дальше-то? Чтобы судить об убитом, надо быть убитому?! Какая нездешняя, неземная мысль! Кто так может сказать?!

– Я понимаю, о чем вы думаете, - послышался вдали ее голос.

Мимо меня мелькнула тень. Я слышал, как щелкнул замок. И выбежал в коридор. Тут же захлопнулась дверь моего номера. Я попытался побежать в ту сторону, и тут же, ощутив толчок в плечо, отлетел к стене. Вверху горела лампочка. С ужасом я подумал, что надо идти за ключом, мой остался в запертом номере. Там меня увидит директорша... О чем я должен с ней поговорить? Не помню!

– Не ходите со мной. Я раздумала!
– Опять вдали послышался голос.

Я знал по статистике: продолжается рост преступности; личному составу внутренних дел все труднее справляться с нарастающим валом преступлений; нагрузка на одного сотрудника уголовного розыска по зарегистрированным преступлениям возросла почти на четверть - с семнадцати до двадцати одного оперативно-розыскного дела... И т.д. и т.д. Боже, милый Добрюк! Да тут не надо и показывать таких подонков, чтобы понять весь ужас сегодняшней жизни. Стоит лишь поглядеть вокруг!

Я тарабанил на машинке об убийстве Ирины, прикатив в свой город. Я позабыл о предупреждении Лю не писать. "Это не ваше дело! Есть другие, которые будут чистить конюшни!" В конце концов, а что я буду делать, если перестану писать? Это же своего рода наркотик - выворачивать пласты уголовной хроники, а?