– Мы с Сашей же договорились встретиться. А… А теперь – как?

И снова заметался, что-то ворча под нос. Обличительное. Возмущенное. Что-то про женскую непонятную, выносящую мозг и сводящую с ума породу.

Иван, судя по изменившемуся дыханию, проснувшийся, не открывая глаз, протянул руку. Остальные, включая разом включившегося баса, трагично завздыхали. И – Лева даже замер и замолчал – разом полезли за кошельками. И… протянули блондину по сто баксов. Каждый.

– Вот и хорошо. Отложу на аренду тренажерного зала для всех, - лучезарно улыбнувшись, проговорил Иван. И сладко потянулся.

– Это как?! – зашипел Лева.

– Мы поспорили, - любезно сообщил руководителю Артур.

– Я уже понял. Снова на меня.

Остальные радостно ему закивали.

– И на что на этот раз?

– Будешь ли ты материться, рассказывая о своих приключениях с роялем, - укоризненно покачала головой Олеся.

– И…

– Только Иван поставил на то, что ты сдержишься. Я проиграла.

– Олеся. Вот это было обидно.

– Я горжусь тобой, бро! – сообщил ему тенор, припрятывая деньги.

– Да иди ты! Работаем!

– Ура!

– Никогда не думала, что так порадуюсь, услышав «В лесу родилась елочка».

– А вот мы ее как-то не часто пели, - пожал плечами Артур. – Не, на Новый год – само собой. Но в пределах разумного.

– Это потому что ты, - Олеся говорила с видом человека, раскрывающего государственную тайну, - Снегурочкой не был.

– Вот Бог миловал, - теноры скривились синхронно.

– Ага! А вот была бы у вас к вашим вокальным данным еще и коса по пояс, так не отвертелись. И кокошник из картонки на резинке, что все время падает на лоб. Бухой в умат дед Мороз, который слов не знает. По-моему, из всегда по такому принципу и выбирали! Это дебильное: «Снегурочкааааа!»

– Олесь, - Лева рассмеялся, - ты, по-моему, роскошный анти-пиар песне сообразила. Даже мне ее петь расхотелось. Хотя она в заказе стоит. И люди жаждут.

– Жаждут – так работайте. Вы сможете. Хотя…

Олеся с сомнением оглядела и рояль, и четырех музыкантов, что имели консерваторское образование. И проговорила:

– Вообще, для аутентичности, ее надо петь под баян. Все остальное – не то!

– У тебя было тяжелое детство, - с ликованием возопил Артур. И пошел раздавать всем нотные листы с прописанными партиями.

Песню сбили быстро. Несмотря на все Левины изыски, который решил, что из хороводной песни вполне можно слепить блюз. Куплетов было много, досталось всем попеть и соло, и дуэтами, и на четыре голоса.

– И много-много радости детишкам принеслаааааа! – закончили музыканты.

Как только допели, Лева снова стал мрачен. После того, как они прогнали свои песнопения еще и еще, Олеся подошла к нему и тихо сказала:

– Хочешь видеть ребенка – отправляйся. И увидь. Заодно и разберешься, что там с роялем оказалось не так.

…

– Вот стоит только уехать на симпозиум, как дома становится настолько интересно!

Антонина Георгиевна прислушалась к звукам музыки, которая вольно и властно разливалась по дому. Джесс подняла голову, только решила гавкнуть, чтобы поддержать госпожу профессора, но покосилась на хозяйку, что была все время не в духе. И уронила голову на лапы. Ну этих людей с их непонятными заморочками.

– Бабуля!

– Что? Такие страсти! Такие. Ну, просто книгу пиши. Желательно, что-нибудь приближенное к классике. К Шекспиру, например. А не к тому безобразию, что написала ты. Благодарю.

Госпожа профессор с царственным поклоном головы приняла бокал. Потому как она с Ириной пили джин с тоником. Ну, чем же двум дамам лечить истерзанные нервы в разгромленной квартире? Антонина Георгиевна сделала глоток и глубокомысленно заметила:

– Любопытно, если б я уехала недели на две, чтобы еще случилось?

Ирина только рукой махнула.

– Может быть, этот… Лев, - и столько ядовитой иронии в голосе, - приехал бы к тебе, в Петербург, нашел бы нормальную работу. Хоть преподавателем в музыкальной школе…

Ирина как раз сделала жадный глоток – а по-другому слушать бабушку не было никакой возможности, как и смотреть на перегороженный ее вещами коридор… Но услышав про Льва в роли учителя музыкальной школы и – главное, представив себе это. Поперхнулась. Да так, что слезы из глаз брызнули.

– Почему в музыкальной? – просипела она.

– Ну, не в консерватории же. После его работы на эстраде.

Она посмотрела на бабушку внимательно. Вот по госпоже профессору никогда не было понятно: шутить она, глумится или говорит серьезно.