— Ты упала в обморок в холле, я вызвал тебе скорую. Ты не приходила в себя целых два часа…

Я не приходила в себя целую жизнь.

— Когда… когда это случилось? — закрываю глаза и стараюсь не сорваться…

Не сорваться…

— Когда я рассказывал тебе про Артура Назаровича — что обычно именно он приходил на собрания, а не его… дети, — с видимым недовольством заканчивает Глеб.

— Так я не сбегала от тебя?.. И у Тани нет от тебя ребёнка? — ком в горле не даёт сказать громче, на губах болезненная улыбка.

— Какие дети, Мила? — почему-то чуть тише и чуть более напряженно отвечает Глеб, — Я с ней даже не спал.

Да, ты спал со всеми её подругами. По крайней мере с одной — точно.

— А Хейфецы?.. — спрашиваю ещё тише, каждой клеткой своего тела ощущая, как весь мой идеальный мир рушится прямо перед глазами, — Ты ведь сделал это с ними? Ты разрушил их семью…

— Мила, закрой рот. Ты ещё не пришла в себя, — цедит Глеб, отводя взгляд.

— Глеб, отпусти меня, — шепчу, зажмурившись и едва сдерживая зарождающуюся внутри истерику, — Пожалуйста. Мне так плохо. Я больше этого не хочу… Ничего Этого… — всхлипываю и сжимаю кулаки на руках; тех двух дней… их просто не было, не было! Двух дней моего счастья, моего покоя… — Пожалуйста, Глеб… я знаю, ты не плохой человек, я вижу это… Но я больше не выдержу. Боже мой, — закрываю лицо руками и начинаю плакать, тихо, беззвучно, — Глеб, если ты не отпустишь меня, я возьму кредит и заплачу этот штраф за нарушение контракта… Но я больше не хочу быть частью этого мира! Не хочу… не хочу, понимаешь?! — срываюсь, рыдая уже в голос.

Скрывать, как мне было плохо, я уже не могла и не видела смысла. Это не мой мир. Не мой мир! И я не стесняюсь своих чувств! Мои нервы — не железные… я хочу помогать людям, а не быть частью этой злобной сволочной машины по зарабатыванию проклятых денег! Хватит!!!

— Цена вопроса?

Этот голос заставляет меня мгновенно замолчать. Сжаться. Пожелать раствориться в пространстве, как Лина — пару минут назад в моём сознании.

Поворачиваю голову и смотрю на Бесова.

Боженька мой… он-то что здесь делает?..

— Пятьсот тысяч, — почему-то отвечаю, не отрывая от него своих глаз.

— Считай, что ты свободна, — ровно произносит Бесов.

Перевожу взгляд на Глеба. Вообще уже ничего не понимаю.

— Ты не знаешь, о чём идет речь. И ты не имеешь права… — начинает цедить Бондарёв, глядя на Лёшу, словно тот был грязью на его ботинках.

— Я сейчас не бью тебя только по одной причине: если начну, то не смогу остановиться, — не глядя на него и продолжая смотреть в мои глаза, произносит Бесов, — кажется, так ты говорил про меня всем нашим знакомым? Что я — неуравновешенный псих. Так вот, представь себе, хоть в чем-то ты не ошибся, — Бес поднимает взгляд на Бондарёва младшего, и голос его становится опасно низким, — Твоя личная помощница отныне свободна. А этот твой… контракт я дам просмотреть моим юристам.

— Вернулся в семью? — скалится Глеб, взгляд которого становится таким ледяным, что мне реально страшно…

— Я не позволю такому, как ты, встать у руля компании, — ровно произносит Леша, отвечая не менее ледяным взглядом.

— Я уже у руля, — растягивает губы в страшной улыбке Глеб.

— Это мы ещё посмотрим, — спокойно отвечает Бесов и вновь переводит взгляд на меня, — Как ты?

— Хочу уйти отсюда, — шепчу, уже вообще не соображая, что происходит, и насколько всё это реально.

— Идём, — Леша открывает дверь из палаты, но тут оживает медсестра и с криком «ей нельзя так резко вставать!» начинает махать на того руками; тогда Бесов стремительно подходит к моей койке, на ходу подхватывая полушубок со спинки стула, берёт меня на руки и выносит в коридор, игнорируя ругающуюся в голос женщину, и вынуждая меня поверить — это не сон! Реальность. Моё тело в его руках ощущает это совершенно отчётливо! — Где ты живёшь?

— Нигде, — отвечаю едва слышно; смотреть на него стыдно. В шоке, что он — настоящий.

— Я могу отвезти тебя к себе, могу снять номер в гостинице…

— Номер в гостинице! — произношу резко, затем вновь тушуюсь, сжимаясь в комок нервов.

К нему мне никак нельзя. Не сейчас, когда такая невменяемая.

— Хорошо. Твои вещи?.. — Бесов спускается со ступеней на первый этаж больницы так, словно у него в руках не пятидесятикилограммовая девушка, а батон с хлебом.

Да… Мой мозг болен. Это очевидно.

— Мила?

— У Глеба. Все, — шепчу уже вообще на грани слышимости.

— Ясно. Кого послать, чтобы забрали? — словно ничему не удивляясь, уточняет Бесов.

— Лину, — вновь шепчу, опустив глаза.

— Не знаю её. Отправлю Таню, — каким-то образом умудряясь достать брелок и открыть машину, говорит Бесов и усаживает меня на переднее сидение.

— А у Тани действительно нет ребёнка от Глеба? — спрашиваю несмело, всё ещё пытаясь отыскать связь со своим обморочным сном.

— Если бы у неё был ребёнок, то она бы уже была вдовой, — цедит Бесов, пристёгивается и заводит машину, — Таня страдает патологической глупостью, продолжая любить Глеба, но она никогда бы не стала подпускать его к телу без брачного договора. Это мир бизнеса. Здесь заключение подобного союза равносильно выгодной сделке на всю жизнь, — его лицо искажает отвращение, когда он произносит эти слова.