С одного на меня смотрело бледное, изможденное лицо, со светящимися фиолетовыми глазами. Мое лицо. Надпись, под плакатом гласила: «Он отдал все ради Союза». На втором был изображен безликий боец в сером экзоскафандре. Его нога прижимала к земле голову поверженного клервина, а палец бронированной перчатки указывал прямо на смотрящего. «А что ты сделал для победы?» — будто спрашивал он. Оба плаката, как бы невзначай разместили рядом, из-за чего обе надписи легко соединялись в одну, образуя совершенно новый смысл.

— Так, — я кивнул на плакаты, — А это что? И зачем?

С пропагандой мне, конечно, по долгу службы сталкиваться приходилось. Да и самому не редко доводилось проводить идеологическую работу среди личного состава, но то было ещё, когда я служил в армии Директората. А вот видеть подобное в Союзе, да еще и стать объектом этой самой «работы»…

— Как что, — удивился Леннар, проследив за моим взглядом, — Отдел агитации постарался. Боевой дух людям поднимаем.

— Боевой дух — это хорошо, — прищурился я, — Но меня то вы туда на кой ляд запихали? Это же какой-то… — слово, как назло вылетело из головы.

— Культ личности, — слабо улыбнувшись, подсказала Ани.

— А это уже ваша промашка, — хмыкнул Леннар, — Вы, когда рванули сюда самолично разгребать заварившуюся тут кашу, чем думали? Какой вообще здравомыслящий командующий начнет рисковать шкурой, вылезая из теплого кабинета ради горстки собственных солдат? А когда спасли почти пять тысяч жизней и заодно всю операцию? Когда погибли за своих людей, а потом еще и умудрились выкарабкаться с того света обратно, потом что у вас видите ли долг?

— Он прав, — поддержала генерала девушка, — Когда тебя положили на операцию, меня буквально засыпали сообщениями с просьбой, рассказать что там с тобой. Многие даже порывались стать донорами сердца, поставив протез уже себе. Писали по три-четыре раза на дню, да и приходили постоянно, пока врачу это не надоело, и он не заблокировал дверь. Я на второй день тоже не выдержала и просто отрубилась от сети.

— Лучше уж его возглавить, и направить энергию людей в нужное русло, — добавил Леннар, — Чем пустить все на самотек и дать перерасти во что-то по-настоящему страшное.

На это возразить было нечего. Просто не осталось идей, что еще можно с этим сделать. Дагор. Уж к такому жизнь меня точно не готовила.

Мы медленно двинулись дальше. Я все еще еле переставлял ноги, а девушку пошатывало от слабости и недосыпа, так что Леннару то и дело приходилось останавливаться, чтобы подождать нас.

— Давайте, пока вам вкратце обрисую нашу ситуацию, — наконец предложил он, решив не терять время даром.

Я кивнул, обнял Ани за талию и прижал к себе. Девушка не сопротивлялась. Наоборот, оперлась на меня. Так дело пошло немного бодрее.

— В общем, тогда, три дня назад, — начал генерал, — твари напали по всем направлениям. На нашем удар был самым сильным. Скорее всего, они таким образом пытались связать остальные группы боем, чтобы те не могли отправить нам подкрепление. В итоге, — он ненадолго замолчал, — Твари оказались отброшены и больше не нападали. Если не считать несколько мелких стычек со стаями, пытавшимися обрубить линии связи. Но с ними и дроны расправились без труда. Эти три дня мы копили силы для удара. На завтра назначено начало наступления.

— А что по поводу нашего «предателя», — поинтересовался я, — Его пока не поймали?

— Работаем, — покачал головой Леннар, — Пока что пришлось установить контроль за внутренней перепиской армии союза. Еще мы перехватываем любые исходящие передачи, но в них тоже тишина. Похоже, наш «дружок» понял, что его пасут, и залег на дно.

Контроль за внутренней перепиской? В принципе, ничего нового для меня в этом не было. В армии Директората нас так постоянно проверяли, и даже не скрывали. Говорили, мол, нужно для того, чтобы выявлять скрытые психологические травмы и вовремя отправлять на реабилитацию, пока боец не причинил вреда окружающим. Брехали, понятное дело. Но пробирочников это не особо волновало. Никто из нас даже в самых страшных кошмарах и подумать не мог о предательстве или дерезртирстве. Ведь оно означало только одно — на твоих руках будет кровь десятков гражданских, оставленных тобой на растерзание беломордым. Людей, которые верили в тебя. Считали героем и относились соответствующе. И не только их. Своих боевых товарищей тоже. Нас буквально выращивали с мыслью, что мы должны защищать тех, кто сам за себя постоять не может. Быть последним рубежом обороны и последней надеждой человечества. А в итоге выяснилось, что воевали мы сами с собой.

Но на Тени царили другие порядки. Переписку никто не контролировал, ведь многие, включая Ани считали, что людям нужно право на личную жизнь, пусть это и несет в себе определенные риски. Впрочем, заниматься отслеживанием всего этого дела было некому, да и незачем. Все мы делали одно дело и предательство… Честно говоря, я вообще не думал, что такое возможно. Но жизнь показала обратное.

— Погоди, то есть вы отслеживаете все, что люди друг-другу пишут? — Ани передернуло, — Но ведь…

— Послушай, — перебил ее Леннар, — Нам вообще наплевать на те порнушные картинки которые шлют друг-другу бойцы. До их рассуждений про то, сколько колонисток они успели «жахнуть» за то время, пока мы мотались по внешним мирам — тоже дела нет. Мы ловим шпиона. Крысу, из-за которой чуть не сорвалась вся операция, и погибло около тысячи человек, понимаешь? Что, по-твоему, важнее, жизни тысяч людей или право на личное пространство?