Лучинский замолчал, ожидая какой-либо реакции от Елагина. Но тот стоял неподвижно, опустив голову на грудь, он словно ушёл в себя, сохраняя напряжённое задумчивое безмолвие.

– Так как вы смотрите на моё предложение? – осторожно осведомился Лучинский, справедливо полагая, что пауза слишком затянулась.

Елагин не шевелился, глубокая набухшая царапина на щеке выдавила из себя крупную каплю крови, которая алой дорожкой устремилась к подбородку – Елагин встрепенулся и, спохватившись, быстрым движением руки стёр её.

– Это хорошо, что всё произошло в один день, – произнёс он.

– Что именно? – не понял Лучинский.

– События спрессовали время. И это спасло мою душу, – тихо сказал Елагин.

– Вы о чём? – Лучинский недоумённо поморщился, потом поспешно, будто оправдываясь, начал говорить: – Впрочем, я совершенно вас не тороплю. Вы можете ответить мне позже. Времени у нас достаточно…

– Не стоит с этим медлить, я отвечу вам сейчас, – оборвал его Елагин. – И скажу вам «нет».

Убеждений не последовало.

– Печально, – с вполне искренним сожалением сказал Лучинский, но не отступил окончательно. – Тем не менее, у вас ещё есть время всё обдумать.

После они вчетвером пили чай в гостиной. Елагин мрачно молчал весь остаток вечера, иногда отвечая на вопросы односложно или туманно, Серафима с виноватой улыбкой и нервной, осуждающей оглядкой на мужа пыталась быть приветливой хозяйкой. Ниночка мило щебетала, очевидно, не замечая никаких изменений в поведении своих приятелей, её муж был немногословен, часто и рассеянно улыбался, он честно старался поддерживать постепенно затухавшую беседу, но удавалось это ему плохо. Вечер закончился сам собой, растаял, исчерпав все темы и интерес собеседников друг к другу.

Через месяц Серафима и Елагин развелись также внезапно для немногочисленных своих знакомых, как и поженились. Всё было кончено, но расставание было очень болезненным для Елагина. Более всего, как слепок с больной души, как образ момента, который навсегда остаётся в памяти, он запомнил разочарованный и потерянный взгляд Митьки Окунева в секунду прощания. Неуспокоенная и жестокая жизнь, смысл движения которой был непонятен и скрыт для Митьки, отобрала у мальчишки и второго отца, которому он только-только стал доверять…

Белград, май 1941 г.

Жизнь изгнанника по определению непредсказуема и похожа на лотерею, и никто не знает, какой билет в результате вытащит. В тридцать первом, как только смог отдать «гороховский займ», – а не отдать его он не мог себе позволить, – Елагин уехал из Германии, жил два года в Праге, а после обосновался в Белграде. Здесь, не без протекции некоторых своих бывших товарищей по партии эсеров он стал руководителем местного отдела «Земгора». Бывший полковник российской армии возглавил благотворительную организацию, занимавшуюся распределением помощи среди соотечественников-эмигрантов в Югославии. Сильно поседевший, немного погрузневший, отпустивший маленькую клиновидную бородку и уже сроднившийся с бухгалтерского вида, круглыми роговыми очками Елагин думал, что так и закончит свою одинокую жизнь чиновником небольшой эмигрантской организации. Но случилась новая война, и линия его судьбы совершила очередной неожиданный поворот.

В апреле сорок первого после молниеносной и на редкость малокровной балканской кампании немецкие войска оккупировали Югославию. Армия Югославии капитулировала, правительство и король поспешно бежали из Белграда за границу, страна была фактически расчленена на зоны оккупации, а в Хорватии образовалось фашистское государство. В Белграде довольно быстро было сформировано прогерманское управление. Надменные и самодовольные оккупанты с презрением вспоминали, как мэр торжественно сдал ключи от города первому появившемуся с отрядом в десяток солдат немецкому офицеру.

Югославский «Земгор», как и большинство русских эмигрантских организаций в Белграде, прекратил своё существование сразу после начала оккупации. Чтобы как-то занять действием время пустого одиночества Елагин часто и подолгу бродил по улицам, с жадностью собирал всевозможные слухи и сплетни, летавшие по городу. Говорили, что скоро на побережье высадится английский десант, что где-то в горах собирается большая армия, которая должна освободить Сербию. Однако всё это были лишь пустые разговоры. Страна была унижена, испугана и подавлена, но она ещё надеялась на то, что германская военная машина всё-таки сломается, и что союзники не оставят страну в беде. Надежды были совсем призрачны, и всё указывало на то, что германскому натиску уже никто не может ничего противопоставить.

Прошёл месяц бесплодного ожидания и безделья. Май выдался совершенно чудным – мягким, тёплым, солнечным, но никто этого не замечал, и только старики качали головой, недоумевая, почему самые страшные и губительные события происходят в момент невероятной природной благости. Вечером одного майского дня, после ставшего уже традиционным праздного шатания по белградским улицам, Елагин возвратился в свою съёмную комнату. Госпожа Мичунович, хозяйка квартиры, последний месяц не находила себе места: её сын, сербский офицер с самого начала войны не давал о себе знать. Но в этот вечер она вся светилась от счастья. «Милан вернулся», – шепнула она радостно на ухо Елагину, когда они встретились в коридоре.