Даже если бы мы не встречались с Серёжей по утрам, я бы всё равно сбегала из дома. Слушать мамины разглагольствования не было никакого желания. Вскоре мысли о маме и доме остались далеко позади, зато вновь вернулись волнение и страх. Чем ближе я подходила к озеру, тем сильнее скручивало диафрагму. Я ужасно волновалась. Руки тряслись, как у алкоголички, а сердце бухало с такой силой, что отдавалось даже в ушах. Сама не знаю, чего боюсь, но боюсь дико, до дрожи в коленях и каждой части моего тела. Особенно, когда подхожу к главным воротам.

Тут меня, как всегда, встречают странными взглядами. И это привычно бесит. Не понимаю, что странного в том, что человек рисует с натуры? У меня бы больше вопросов вызывало то, что Сергей Эльдарович проживает у друзей. Но для охраны почему-то в порядке вещей, что он тут распоряжается всем, как у себя дома, да и сам Серёжа ничего странного, судя по всему, в этом не находит.

Ему просто скучно одному. Что здесь такого?

Пожалуй, наверное, ничего. В конце концов, люди живут по-разному и отношения с друзьями у всех разные, так что я не спешила судить, да и хотелось верить в лучшее.

Поздоровавшись с охраной, я поспешила на уже ставшее родным место. Мне не хотелось с ним прощаться, поэтому сейчас ощущала легкую грусть.

На озере привычно пели птицы и квакали лягушки, водная гладь светилась в рассветных лучах и это было безумно красиво. Расстелив плед, я решила немного поваляться в ожидании Серёжи. Он был любителем поспать, поэтому ждать его рано не стоило. Сама не знаю, зачем притащилась на рассвете, но я так нервничала, что не находила себе места. В один из дней зачем–то решила подарить ему свою работу. И теперь ко всем прочим переживаниям прибавилось еще и это…

Как он отнесется к моему подарку? Не покажется ли ему этот жест по-детски смешным? Я очень надеялась, что нет. Конечно, можно было не заморачиваться и оставить картину себе, но мне очень хотелось, чтобы у него было что-то от меня, так что ничего иного не оставалось, как преодолевать своё смущение и страх.

Преодолевать получалось из рук вон плохо, поэтому я попыталась отвлечься. Надев наушники, включила плеер и устремив взгляд в небо, стала подпевать Сестрам Эндрюс.

И так меня завело, что я даже начала отплясывать ногами в такт, пока с меня не сняли наушники.

– О, Господи! – вскрикнула от неожиданности.

– Ну, почти, - нахально улыбнувшись, завалился Серёжа рядом. Меня сразу же окутал бодрящий аромат его лосьона после бритья, и повело, как пьяную. Внутри будто пружина сжалась и тут же оборвалась, отдаваясь где-то внизу сладкой болью. Поежившись, я перевернулась на живот, чтобы хоть как-то прийти в себя и приподнявшись на локтях, заглянула Серёже в лицо.

– Что это было? Поиски вдохновения? – насмешливо поинтересовался он, мазнув взглядом по моим губам.

– Нет, просто зажигательная песенка. Я не думала, что ты так рано выйдешь на пробежку, - смущенно улыбнулась я.

– Если бы знал, что ты устраиваешь такое шоу на рассвете, вставал бы пораньше.

– Не волнуйся, ты ничего не пропустил.

– Ну, слава богу, я бы не пережил, - театрально выдохнул он, и достав из кармана пачку сигарет, закурил.

– Продолжаешь себя травить? – осуждающе покачала я головой.

– А ты быть занудой?

– Я не зануда, просто…

– Зануда самая что ни на есть. А это, знаешь ли, проблема посерьезней курения.

– Если человек о тебе заботиться, это не значит, что он зануда.

– Это не забота, а п*здаболия ни о чем, Настька, - высказался он, как всегда, без обиняков и сделав затяжку, продолжил. – Хочешь заботиться – отбирай сигареты, бей по губам, вози во всякие центры Аленна Карра, читай вслух «Легкий способ»…

Он что-то еще говорит, а у меня внутри будто тумблер переключили, вскипело всё, и я сама не поняла, как в следующее мгновение выхватила у него сигарету, смяла в руке, не замечая боли от ожога, и яростно выдохнула:

– Так заботливей?

Серёжа замер, глаза потемнели, становясь черными, словно ночь, у меня оборвалось всё внутри, но вместо ожидаемой бури, он взял мою руку и разжал кулак. Ладонь запульсировала от боли, я с шумом втянула воздух.

– А вот будешь знать, - процедил он, и присвистнув, покачал головой, осматривая обожжённую до крови ладонь. – Ну, вот что ты творишь, Сластён? Теперь ведь шрам останется.

– Ну, не умерла же, - сдерживая всхлип, попыталась сжать дрожащую от боли руку, но Сережа не позволил, раскрыл сильнее и стал потихонечку дуть.