– Нет, не «можно», - произношу прежде, чем успеваю обдумать.

– В смысле? – обалдело застывает дочь, не ожидав такого поворота событий.

– В прямом! – отрезаю раздраженно, встретившись с Настькиным презрительным взглядом.

– Но, пап…

– Я всё сказал. Здесь, чтоб никого не видел! – чеканю, недвусмысленно глядя в зеленые глаза. Настя тяжело сглатывает и отводит взгляд, я же разворачиваюсь, чтобы уйти. Но тут, как назло, из-за поворота появляется Ларка.

– Что происходит? –в момент оценив ситуацию, спрашивает обеспокоенно.

– Не знаю, кто-то, видимо, не с той ноги встал, - язвит дочь.

– Поговори мне еще!
– бросаю, не оборачиваясь.

– Больно надо, - огрызается она и намеренно громко стучит каблуками по паркету. – Пойдем, Насть.

– Ты чего рычишь на всех? – удивленно приподняв бровь, интересуется жена, когда мы остаемся одни.

– Ничего. Где черная папка, которую я вчера привез? – не в силах унять злость, выплескиваю ее на жену. Ларка в должниках не остается и тут же заводится.

– Вот если бы ты не раскидывал свои вещи по всему дому, ты бы знал…

– Я и знаю! Это с твоими порядками хер че найдешь. Я ее вчера оставил в спальне на тумбе, сейчас она где?

– Где ей и положено быть – в кабинете.

– На положено, знаешь, что наложено?!

– Ну, у тебя –то, конечно. Ты вообще на всё и на всех клал.

– Ой, не начинай-а, - поморщившись, отмахнулся я и направился в кабинет, Ларка зачем-то пошла следом.

Впрочем, как только мы вошли, причина стала, более, чем очевидна. Остановившись возле камина, она сложила руки на груди и не скрывая злости, процедила:

– Что это?

– «Это» – это что? – обнаружив, наконец, папку, бросил я на автомате, ища нужный документ.

– Вот это убожество, - выплюнула Лара, ткнув в Настькин подарок, висящий над камином. Меня этот высокомерный плевок почему-то царапнул. Отложив документы, перевел холодный взгляд на жену, и добавив в голос, как можно больше яда, издевательски оповестил:

– Твой муж, если ты не заметила.

– Я заметила, - съязвила она. – Более кошмарной попытки впечатлить я еще не видела!

– Ну, ты же под впечатлением, значит, попытка удалась, - насмешливо парировал я, доводя ее до бешенства.

– Думаешь, это смешно?

– Просто не пойму, в чем твоя проблема. Хочешь поспорить об искусстве или что?

– Я хочу, чтобы ты свое бл*дство напоказ не выставлял. По-твоему, я совсем дура что ли?

– По-моему, у тебя паранойя.

– Паранойя?! – вскричала она. – Засосы у тебя на шее – это тоже у меня паранойя?

Черт! А я думал, крем помог, и она не заметила.

– Ну, я же не психиатр, чтобы диагнозы ставить, - развожу руками, не видя смысла оправдываться. Впрочем, я никогда и не оправдываюсь. И Лара это прекрасно знает, поэтому мне совершенно не понятно, чего ради поднимает больной для себя вопрос.

Хочет побыть жертвой? Видимо, так и есть: глаза горят, побледневшие от негодования губы жадно хватают воздух, а пальцы бессильно сжимаются в кулаки.

– Какая же ты… скотина, Долгов! – помедлив, с чувством выплевывает она. – Мерзкая, ублюдочная скотина!

– Напомни мне об этом в следующий раз, когда будешь также, как вчера орать подо мной, – не могу удержаться от сарказма. Ведь Ларка наверняка сразу по приезде заметила и картину, и засосы. Так какого хера только сейчас заверещала? Где вчера была ее гордость?

А я знаю «где», именно в том месте и была, потому что так было удобней: сначала потрахаться, поиграть в воссоединение семьи, а потом только закатить скандал. И я всегда презирал ее за приспособленчество, за эту игру в «любовь долготерпящую и жертвенную».

Ни хрена это никакая не любовь. Удобство, привычка, нежелание менять что-то, но не любовь. Когда что-то чувствуешь, держать это в себе невозможно. Я это знаю, потому что у меня были люди, которых я любил и которые меня предавали. Я мог их понять, мог даже простить, но после находиться рядом и видеть не мог. А вот, когда насрать - тогда и жрать за одним столом, и спать в одной постели за милую душу. Так что пусть оставит свои эти спектакли для других зрителей, я же, как Станиславский – «Не верю!». Слишком жалкое зрелище.

Видимо, поняв это, Ларка тут же переменилась в лице и взяв себя в руки, процедила:

– Убери это уродство!

– Мне нравится.

– А мне нет! Я не собираюсь смотреть на бесталанные потуги твоих бл*дей!

– Не смотри, дверь прямо по курсу! – прорычал я, едва сдерживаясь, чтобы самому не вышвырнуть Ларку. Достало все до невозможности!

К счастью, она больше ничего не стала говорить, поняв, видимо, что бесполезно. Хлестанув взбешенным взглядом, развернулась на каблуках и хлопнув со всей дури дверью, покинула кабинет.