– А он… – она развела указательный и средний палец, а потом опустила их к тазу и сделала стригущее движение. Лицо Евгении Константиновны сделалось совершенно помертвелым, – так вот… а потом – в Неву, якобы самоубийство.

Бубенчики мои чуть в живот со страху не втянулись, потому как… верю, ох и верю! Наслушался о нравах тех, кто имеет право… С такими вещами на Хитровке сталкивался, что история эта едва ли не на Рождественскую тянет.

– Я потом… – совсем тихо сказала она, – даже когда уверена была, что… Не могла уже с мужчиной, каждый раз вспоминала… на моих же глаза всё. Так только… как с тобой…

– Потом уже могла, – горячечно воскликнула она, – имя уже заработала, и… а поверишь ли, как цепями невидимыми к ненавистному приковали! Рот не могла раскрыть, как… как рабыня! А сейчас вот… я с тобой, ладно?

– Ладно, – согласился я и был опрокинут на кровать…

– Знаешь… – сказала Евгения мечтательно, – я бы хотела напоследок гадость сделать. Такую… масштабную!

– Слушай! – вскочила она, – Ты же революционер и ниспровергатель?!

– Я? Ну…

– Давай что-нибудь такое… революционное? Я дверью хочу хлопнуть, понимаешь?

– Хм…

– Песню или портрет… как тогда! – женщина подмигнула лукаво.

– Всё-то ты… – заворчал я, – хм… у тебя есть доступ к типографии и надёжные люди?

– Да! – она запрыгала, как маленькая девочка, получившая лучший в жизни подарок.

– Тогда… – я задумался, прикидывая свои знания с возможностями этуали, и… – это будет забавно.

Затаив дыхание и прикусив полную нижнюю губу, Евгения Константиновна установила свечу под верёвкой, удерживающей связку воздушных шариков, рвущихся в небо. На щеках её выступил нежный румянец, а глаза блестят озорно… необыкновенно хороша в эти минуты! Не отпустил бы никогда… если б любил.

– Чуть повыше, – подсказал я ей, – нужно, чтобы свеча не сразу пережгла верёвку, а дала нам время отъехать.

– Около часу горит, – с ноткой сомнения сказала она, двигая свечу, – так?

– Примерно, нам большая точность не нужна.

– Ага…

Покинув наконец сарай, крышу которого озадаченный дворник разобрал для ремонта, я вызвал извозчика, и получасом позже мы подъезжали к порту. Видя повсюду следы пуль, выщербивших стены, а кое-где и огня… или крови, мы только переглядывались но молчали.

Странноватое такое звенящее ощущение в ушах, когда понимаешь, что вот-вот должна произойти развязка, но она всё никак не происходит. И хочется уже заорать, побежать куда-то, подраться… лишь бы не это ожидание. Сердце отчаянно бьётся в груди, и наверное, успокоиться только тогда, когда мы минуем территориальные воды.

Дабы чуть-чуть отвлечься, я начал вспоминать заново девиц, коих считаю уже если не близкими людьми, то наверное, и не далёкими. Любовница моя вручила им билеты и рекомендательные письма в Одессу, составленные не без моей помощи. А там подойдут к ним люди и предложат переправиться в Африку, ну а что решат… так и будет.

– Летит, летит… – зашептала Евгения Константиновна, ткнув меня локотком. И правда… неожиданно, но ветер отнёс воздушные шарики в нашу сторону, хотя и заметить их на такой высоте было довольно мудрено.

Набежавшее облачко спрятало их в курчавой белоснежной шёрстке, и у женщины от разочарования задрожала нижняя губа, предвещая слёзу. А потом дно у коробочки вышибло, и на город просыпался бумажный дождь. Тысячи листков блокнотного размера, нарезанные из газетной бумаги, где на одной стороне был суслик [79] с ананасом [80] . На другой «Весёлый Рождер» со столовым ножом и вилкой вместо скрещенных костей. И надпись… «Ешь богатых [81] !»

– Номер с двумя спальнями, месье, – нетерпеливо постучав по стойке золотым франком, велела Евгения Константиновна сонному упитанному портье с одутловатой физиономией. Потрёпанный и будто побитый молью, он идеально вписывался в интерьер второразрядного припортового отеля, с его чахлыми пальмами, облезающей краской на стенах и служителями в несвежей униформе.

– Третий этаж, мадемуазели, – растянул марселец синеватые губы в резиновой улыбке, тотчас почти вернувшись к ленивому созерцанию брачной жизни мух.

Прыщеватый длиннорукий гарсон лет шестнадцати на вид, подхватил наши пожитки, и скаля обезьяньи крупные белые зубы, с немалой натугой потащил их вперёд, показывая дорогу. Оборачиваясь то и дело, он сыпал несколько сомнительными комплиментами и играл сросшимися бровями, явно надеясь не только на щедрые чаевые, но и на роман со скучающими русскими дамами.

Самоуверенное поведение не лучшего представителя французской нации много говорило о его умственных способностях… или о поведении русских дам. Не исключено, что скучающие соотечественницы средних лет, утомлённые морским путешествием и очарованные самим фактом пребывания в Прекрасной Франции, дарили ему увядающие свои телеса вместе с некоторым количеством денег. Франция издревле славна не только изысканной кухней, высокой модой и передовой наукой, но и своими альфонсами.