– Ни супер-эго, ни “комплекс кастрации” меня не волнуют, забирайте их себе, – ответил Тони. – Но, кажется, вы в своих книгах отрицаете заодно и существование сознания?

– Я могу рассмотреть под микроскопом мозговую ткань. Положите под окуляры моего микроскопа препарат сознания – и я признаю, что он есть. Если же вы не можете этого сделать, то мне приходится относиться к сознанию как к чему-то отдельному от мозга, то есть как к необоснованной гипотезе, недостойной внимания.

– Но мозг – всего-навсего сгусток материи, а физики, говорят, дематериализовали материю, превратив ее в завихрения энергии.

– Вы повторяете излюбленную аргументацию полуграмотных болтунов.

Но Тони было нелегко обескуражить. Он сменил тактику.

– Возьмем гипноз. Разве это не доказательство торжества сознания над материей?

– Пшноз – всего лишь вариант научного подхода, именуемого психологической обработкой. Он приводит к наблюдаемым переменам в поведении, вызываемым воздействием на рефлексы подопытного.

– А я был свидетелем того, как гипнотизер за неделю свел одной старухе бородавки. Разве бородавки имеют отношение к поведению?

– Нет, бородавку я к элементам поведения не отношу, просто у меня нет времени на колдовство. Вы сможете это вылечить? – Он указал на бурый нарост у себя на подбородке.

– Я не гипнотизер. Но тот человек, о котором я говорю, наверное, смог бы…

– Повторяю, у меня нет времени на фокусы! Клэр побаивалась, что вторая подряд отповедь все же испортит жизнерадостному Тони настроение, но, на счастье, заметила медленно приближающегося Николая, по-бычьи опустившего тяжелую голову с густыми седеющими волосами. Впрочем, его появление вряд ли можно было счесть случайностью. Она считала непреложным фактом – хотя профессор Буш гневно отверг бы такое предположение, – что Нико всегда чувствует, когда она в нем нуждается, где бы он в этот момент ни оказался – хоть в переполненном холле, хоть на конференции по другую сторону Атлантического океана.

– Уже ссоритесь? – спросил он, по-отечески твердо беря Тони за плечо.

– Тони пытается обратить профессора Бурша в картезианский дуализм.

– Я скорее поверю в зеленых человечков с Венеры, перемещающихся в летающих чайниках, чем в сознание или в душу, существующую вне пространства и времени, не имеющую ни температуры, ни массы, которые можно было бы измерить приборами, – ответил Бурш запальчиво. С Тони он беседовал снисходительно, но в присутствии Соловьева сделался агрессивен.

– В своих лабораториях, – сказал Соловьев, осуждающе наставив на Бурша палец, – мы имеем дело с элементарными частицами материи – электронами, позитронами, нейтрино и так далее, которые не имеют ни массы, ни веса, ни конкретного местоположения в пространстве.

– Наслышан о ваших чудесах, благо что рекламы хоть отбавляй. Только что они доказывают?

– Очень просто: что материализм – vieux jeux, и стал таковым уже лет сто назад. Очень странная ситуация! Мы знаем, что поведение электрона не полностью подчиняется законам физики, а вы верите, что поведение человека полностью описывается физическими законами. Электроны непредсказуемы, зато люди – вполне! И это вы называете психологией…

Он наклонил голову, словно страдал тугоухостью и хотел расслышать каждое слово Бурша. Этой своей старомодной учтивостью он неизменно приводил оппонентов в бешенство. Бурш не то чтобы взбесился, но был близок к этому.

– Вот вам мой ответ, – произнес он с преувеличенной отчетливостью. – Советую физикам заниматься наблюдениями и воздерживаться от скороспелых метафизических умозаключений.

Соловьев покачал косматой головой.

– Философия – слишком серьезная сфера, чтобы доверить ее одним философам.

– С моей точки зрения, ее можно доверить даже теологам, – возразил Бурш. – Лично я занимаюсь экспериментальным изучением психологической обработки низших млекопитающих и применением аналогичных методик в нашей образовательной системе. Это социальная инженерия, опирающаяся на твердые факты, а не на расплывчатые предположения.

– А я, – вмешалась Клэр, – пытаюсь сейчас предположить, что вам принести: еще хересу или чего-нибудь покрепче.

Однако дилемму за нее разрешила женщина, ранее представленная всем просто как мисс Кейри, подошедшая с подносом напитков на все вкусы. Поднос со спиртным выглядел в руках мисс Кейри неприлично, как если бы пожилой монахине доверили прислуживать на холостяцкой пирушке. Ее седеющие волосы были собраны в узел, тонкие губы на изможденном лице делались еще тоньше, когда она сосредоточивалась, стараясь не уронить поднос.

– Вы знакомы с мисс Кейри? – воскликнула Клэр. – Как любезно вы поступили, согласившись помочь с напитками, мисс Кейри! Но это, конечно, совершенно не обязательно… Мисс Кейри – ассистент профессора Валенти и эксперт в области звукозаписи, в чем вы сможете завтра убедиться. Что вы, мисс Кейри, позвольте, я сама…

Она попыталась отобрать у мисс Кейри поднос, но та сердито рванулась, звякнув рюмками и расплескав по меньшей мере треть их содержимого.

– Не смейте! – прошипела она, бледная, как смерть. – Это МОЙ поднос!