Он что-то бубнит под нос недовольное, но оставляет нас в покое.

Ника смотрит на меня с мольбой:

— Не торопись, пожалуйста. Дай мне еще пару минут, чтобы отдышаться. У меня что-то даже во рту пересохло от всех этих приключений.

— В таком случае тебе нужно выпить чаю.

Она чуть смущается, облизывает пересохшие губы:

— На это, к сожалению, нет времени. Скоро начнутся учения по эвакуации. Надо успеть «познакомиться» до них.

Я еще раз очерчиваю взглядом ее взволнованное лицо. Румянец на щеки Ники возвращается крайне медленно и неохотно. Бедняга! Так сильно испугалась! И, судя по деланному спокойствию, стычка с гоблинами не первая в ее биографии.

Заметив мое внимание, Ника опять улыбается. Улыбка такая искренняя и бесхитростная, что мозги у меня тут же вырубает напрочь. Мне вдруг кажется, что все фигня. Все фигня, кроме ее комфорта.

Я легонько, но с плохо скрываемым удовольствием касаюсь Никиного плеча:

— Да и черт с ним — со знакомством! Тем более никаких путных идей у меня нет.

— Ни одной? — она смешно наморщивает носик.

— Ага, так что не будем устраивать цирк. Я просто скажу на камеру, что встретил тебя на лайнере и пригласил поужинать.

Ника удивленно хлопает ресницами, а я строю из себя делового человека:

— Иди пока к себе, приведи нервы в порядок. А в семь я буду ждать тебя в ресторане «Венеция». Тебя и твою ассистентку. Пообщаемся, дадим друг другу небольшое интервью.

Она опять смотрит на меня пристально-пристально и чуть наклоняет голову набок:

— Спасибо.

Когда она уходит, я провожаю ее взглядом. Не для того, конечно, чтобы оценить вид сзади (хотя он от меня тоже не ускользает), нет! Я слежу за Никой, потому что хочу убедиться, что никакие отморозки не помешают ей дойти до лифтов. Пока она работает со мной, я за нее отвечаю.

— Думаешь, такие уступки добавят тебе баллов в ее глазах?

Внезапная реплика из-за спины даже заставляет меня вздрогнуть. Я не слишком охотно оборачиваюсь. В дверном проеме торчит Тоха и пялится на меня с нездоровым любопытством.

— Лучше заткнись! — предупреждаю я меланхолично, но с угрозой.

Тоха не унимается:

— Женщины любят подонков. Чем больше ты с ней любезничаешь, тем меньше шансов, что она тебе даст.

Мне до зуда в ладонях хочется ему накостылять. Прямо как в старые добрые времена, когда нам обоим было по двенадцать. Вот только последняя наша с ним драка закончилась переломом Тохиной лучевой кости. С тех пор у нас с ним мораторий на насилие. И чего уж там, мне до сих пор стыдно перед теткой. Хотя Тоха сам виноват — надо было на творог налегать — укреплять свои цыплячьи косточки.

Я со вздохом отгоняю мысли о членовредительстве и ухмыляюсь:

— А чего тебя вдруг так взволновали мои отношения с Никой, а? Не уж-то сам планировал к ней подкатить?

Он как-то слишком быстро отводит глаза. Ну надо же!

— Тох, тебе не светит, — бурчу я с показным равнодушием. — Ты явно не ее типаж.

— На фиг мне не сдалась твоя кукла Барби, — с печатью оскорбленного достоинства на лице отвечает Тоха. — Мы просто поспорили с Пупсом, чпокнешь ты ее в круизе или нет. Я на тебя поставил, чувак, а ты меня подводишь…

Меня захлестывает гнев. Образ тетки, мораторий на насилие — все как-то сразу блекнет в моем сознании, и я наступаю на Тоху. Тот быстро пятится назад, налетает на одну из витрин с шоколадными зайцами. Зайцы летят во все стороны.

— Охрана! — орет продавец и жамкает ногой по полу в поисках тревожной кнопки.

— Ничего страшного! — пытается успокоить его взволнованный Пупс. — Я сейчас всех соберу. Всех куплю. Пол вымою! У нас русских просто так принято…

Интересно, может ли человек измениться за полгода? Именно такая мысль не дает мне покоя, пока я поднимаюсь на лифте на свою палубу. Сегодняшний Никита совсем не вяжется с тем, который полгода назад лайкал всякую фигню обо мне. И как это понимать? Он там головой, что ли, ударился, пока в круиз собирался? Или у него хомячок умер, и эта трагедия заставила переосмыслить жизненные ценности?

Хотя чего это я? В интернете люди часто ведут себя не так, как в жизни. Человек из сети многими вообще не воспринимается живым существом. Он кажется неуязвимым кусочком картона, бездушным набором символов. Он кажется таким подходящим для того, чтобы излить на него плохое настроение и досаду на жизнь.

Вот и Петров, видимо, в какой-то момент забыл о том, что я живой человек, а сейчас вспомнил. И может, мне даже не стоит ему мстить. Может, достаточно просто поговорить, расставить точки над «и». Что-то мне подсказывает, что ему захочется извиниться.

— Ты чего такая довольная? — удивляется Женька, открыв мне дверь в каюту.

— Просто настроение хорошее.

— Как прошли съемки?

— Мы их перенесли, — мои губы сами собой растягиваются в предательской улыбке. Вот с чем у меня всегда было плохо — это с умением держать свои чувства при себе.