Меня прямо трясет от последней мысли, но выкинуть из головы я ее не могу. Так и вижу, как кривоносый нагло лапает мою злючку на той самой кровати, на которой сегодня лежал я. Но больше всего меня бесит даже не это воображаемое порно, нет! У меня скулы сводит, когда я думаю о том, что поплыл от какой-то недалекой потаскушки. Поплыл как прыщавый пацан.

А маленькая дрянь, конечно, хороша! Столько артистизма — аж дух захватывает! Жаль только, перед камерой она его не спешит демонстрировать — могла бы и «оскар» отхватить, если бы пустила свои таланты в дело. И ведь какая самоотверженность: в обед не пожалела косточек — рухнула на причале как подстреленная, изобразила пятьдесят оттенков боли. Даже я, бесчувственный сухарь, повелся как последний дурак!

В груди у меня печет. И становится мучительно стыдно перед Тохой. Он ведь скептически воспринял Никин спектакль, бурчал там что-то, а я отмахнулся. Меня потянуло геройствовать.

Интересно, кстати, о чем Ника думала, пока я волок ее в каюту? Наверное, мысленно покатывалась над моей доверчивостью, пищала там у себя в голове от удовольствия. Ну, ничего. Я сейчас тоже повеселюсь.

Я отлипаю от дверей магазина сумок и энергично шагаю к ресторану, в котором злючка так беспечно радуется своей глупой жизни. Настроение у меня превращается в грозовое облако. В голове стучит только одна мысль: злючка нуждается в том, чтобы ее проучили, и не в моих правилах — откладывать дела на потом.

Через пару секунд я уже с грохотом вваливаюсь в зал. Ника замечает меня почти сразу, лицо у нее вытягивается, глаза распахиваются на пол-лица. Мне даже смешно. Не ожидала, милая? А зря!

Я тут же сбавляю шаг и подхожу к ее столику нарочито медленно. Мне хочется насладиться Никиной взволнованностью, продлить ее тревогу. В конце концов, ей же нравится играть на моих нервах — пусть и на своей шкуре почувствует, каково это — напрячься до кончиков пальцев.

— Привет! — я отодвигаю себе стул и по-хозяйски плюхаюсь рядом со злючкой.

Моя нога грубо тыкается в ее. Сегодня на Нике шорты, и мне видно, как кожа ее после соприкосновения с моим коленом покрывается мурашками. Я даже ухмыляюсь: приятно, черт побери, когда девушек от тебя бросает в озноб.

Ника пытается незаметно отодвинуться в сторону, но я тут же пресекаю эти попытки, взгромоздив руку на спинку ее стула.

— Как дела, киса? Скучала по мне?

Она нервно сглатывает:

— Вы уже вернулись? Я думала, вас не будет гораздо дольше.

Ее щеки чуть бледнеют, но выражение глаз из взволнованного становится раздраженным.

До меня доносится одуряющий аромат ее волос. Такой древесный, с миндальными нотками. Я чуть ли не против воли запускаю пятерню в Никины пряди, перебираю их в наигранной задумчивости:

— Что с ногой? Полегчало?

— Да, спасибо.

— Быстро же ты оклемалась, — мой голос сочится сарказмом.

— У меня просто мазь хорошая, — Ника с неприязнью отталкивает мою руку от головы, заправляет волосы за уши. — Я тебе потом запишу название.

— Да уж будь добра! Такое быстродействующее лекарство в аптечке нужно каждому.

— Это твой парень, Никки? — вдруг встревает в нашу беседу кривоносый спутник злючки. Говорит он по-английски и вроде бы без акцента.

На меня снисходит озарение: этот хмырь — иностранец, потому Ника так возбудилась. Небось, спит и видит, как переедет в Лондон, вэ кэпитэл оф Грит Британ. Девчонки же сейчас через одну о таком мечтают. Вот и эта туда же.

— Это мой коллега, Джон, — виновато лыбится иностранцу злючка. — Мы с ним вместе делаем видео.

— Ага, — киваю я и демонстративно кладу ладонь ей на бедро. — Наши отношения такие деловые…

Ника пытается скинуть мою руку, но я только усиливаю хватку. Мои пальцы буквально впечатываются в ее нежную кожу. Глаза у Ники стремительно сужаются до щелочек, в них полыхают молнии. Другой бы, наверное, уже испепелился от ее взгляда, но я выдерживаю его с показным спокойствием. И даже усмехаюсь.

— Петров, чего тебе надо? — наконец спрашивает она по-русски.

— Чтобы ты перестала врать. Меня бесят твои дешевые спектакли.

Я, как последний дурак, вглядываюсь в ее глаза в поисках совести. Но ни фига там нет! Ника едва заметно вздыхает, а потом изо всех сил пытается изобразить бесхитростность. Получается из рук вон плохо — ей явно тяжело что-то из себя корчить, когда я так близко.

— Не понимаю, о чем ты, — бормочет она не слишком уверенно. — Я всегда говорю людям только правду. То, что сейчас мне лучше, не дает тебе права в чем-то меня обвинять.

Ее мурлычущие интонации выбивают меня из колеи. Мои мысли стремительно концентрируются на одном — на желании впиться губами в губы этой маленькой дряни. И даже мысль о том, что она, возможно, только что лобзалась с кривоносым, не охлаждает мой порыв.

— Я и сама не ожидала, что нога так быстро пройдет, — щебечет Ника и чуть взволнованно облизывает губы.