Шрифт:
– Твое «кое-куда» и до завтра вполне подождет, – возразил Тефери. – Думаю, ночь в общей компании всем нам пойдет на пользу.
Карн призадумался… однако согласно кивнул.
– Значит, на Каладеш, – подытожил Аджани. – Всего на одну ночь, до утра.
Тут Джейс краешком глаза заметил, что Враска, отколовшись от Нива и прочих, кратчайшим курсом направляется прямо к нему.
– Я собираюсь остаться, – сказал он. – Давайте встретимся на рассвете, на этом же самом месте. А отсюда сообща отправимся на Терос.
Ответом ему послужили несколько кивков, однако никто не проронил ни слова. На глазах Джейса все остальные покинули Равнику – Джайя с Чандрой скрылись в ослепительных вспышках пламени, за ними с резким металлическим скрежетом исчез Карн, Аджани окутался золотым ореолом и был таков, а Тефери словно бы обернулся синим смерчем, унесшим его прочь. К тому времени, как Равнику покинули Нисса, Сахили и Уатли, Враска подошла к Джейсу и взяла его за руку.
– Насколько я помню, у нас назначено свидание, – сказала она.
– Так точно, капитан. Оловянная улица. Кофе. Книжная лавка.
– Да, ты ведь любишь читать мемуары, записки интересных людей.
– Люблю. А ты, кажется, любишь хроники.
– Люблю.
И оба двинулись вперед.
Какое-то время шли молча, попросту радуясь близости друг к другу. Джейс ясно видел, что некие мысли не дают Враске покоя, однако она об этом не заговаривала, и он решил не любопытствовать – ни попросту, ни с помощью магии разума. Он знал, что у нее имеются свои секреты, но был уверен: вряд ли хоть один из них столь же велик и ужасен, как то, что хранит в тайне он сам. И от нее, и от всех остальных.
А еще Джейс понимал: ему необходимо решить, каким человеком он хочет стать. Многие годы ему препятствовали, тормозили развитие огромные бреши, провалы в памяти, и это сделало его скрытным, молчаливым, стеснительным. Теперь, вернув себе память целиком, он очень хотел бы стать лучше и всей душой надеялся, что рядом с Враской это удастся.
В памяти всплыл их поцелуй – первый их поцелуй, сразу же после битвы. Разом остановившись, он встал перед нею и испытующе взглянул ей в глаза. Будто поняв его без слов, она согласно кивнула. Тогда Джейс, нежно коснувшись ладонями ее щек, поцеловал ее снова. Губы ее были так сладки на вкус… То был поцелуй, облегчающий бремя, лежащее на сердце – на сердце Джейса, и, стоило надеяться, на ее сердце тоже.
Враска улыбнулась, он улыбнулся в ответ, и оба вновь двинулись дальше. Храня свои секреты при себе.
– Разве мы не прошли Оловянную улицу минуту назад? – через какое-то время спросил он.
– Прошли, – отвечала Враска.
– И все еще идем вперед.
– Идем, – подтвердила Враска.
– Выходит, кофе отменяется?
– Отменяется.
– А направляемся мы…
– Ко мне. Если ты не против.
Тут Джейс почувствовал, как щеки его залились румянцем.
Враска крепко сжала его ладонь, и оба продолжили путь.
Глава пятая. Лилиана Весс
Уж не пытается ли она не замечать их, этих воронов в небе? Ведь ей точно известно, что означает этот непрестанно растущий птичий комплот. Точно известно, чье появление он предвещает…
Однако ж она изо всех сил делала вид, будто ни сном ни духом об этом не ведает, и продолжала свой все более жалкий, все более скорбный путь через топи Калиго. И причина сему была очень и очень проста.
«Я не хочу его видеть».
Но он явно ничуть не заботился о том, чего ей хочется или не хочется.
«Как всегда».
К преследователям мало-помалу присоединялись новые и новые вороны. Летели вперед, немилосердно садились всей стаей на одинокое дерево, облепляя все его ветви, а стоило ей пройти мимо, дружно взмывали в воздух, чтоб опуститься на следующее дерево, только уж в этот раз еще большим числом. И еще большим – на другое. И еще большим – на третье.
– Не слишком-то ты изощрен, – проворчала Лилиана, зная, что он непременно услышит, даже если вовсе не произносить этих слов вслух.
Еще немного, и все это станет смешным до нелепости.
Захлопав множеством крыльев, вороны (вернее, он) взлетели с одного дерева и опустились на следующее, едва способное выдержать их (его) тяжесть. Увидев это, Лилиана остановилась. Причина тому была довольно проста…
«С какой бы радостью я полюбовалась, как ствол этого дерева переломится надвое и все эти треклятые птицы (то есть он) вымокнут, превратятся в жалких мокрых куриц не лучше меня!»
Дерево угрожающе склонилось к воде. Птицы тревожно закаркали, зашевелились, цепляясь за ветки когтистыми лапами, а Лилиана Весс стояла и ждала, и тут ей в голову пришла неплохая мысль: