Шрифт:
– Я помню! – Марья достала из рукава платочек и вытерла глаза. – Я хорошо помню. Это было утром в день убийства. Перед утренней службой я встала рано. Собралась как обычно… А потом достала альбом с полки, потому, что решила переложить в него сухие лепестки розы. Я хранила их среди страниц книги «Богословие иконы», а в тот день мне нужно было взять ее с собой. И я побоялась, что потеряю их. Это были те самые розы, помнишь, Глаша??
Глафира молча кивнула, обняв подругу.
– Эти розы подарил мне Алексей, когда сделал предложение. У меня не поднялась рука выбросить их. – Маша шмыгнула носом и опять вытерла глаза. – Неужели этот человек не может остановиться? Неужели ему еще мало слез и горя? Зачем нужно отнимать последнее??
– Машенька, милая! – Глаша погладила ее по голове. – Успокойся. Больше этот человек никогда не сделает тебе больно, поверь мне…
Даниил выпрямился, удивленно и внимательно поглядел на Глафиру, но она не видела этого.
– Это твои последние слезы. – улыбнулась она Маше, вытирая рукой её щеки. – Теперь все у тебя будет хорошо! Поверь мне.
Марья тоже слабо улыбнулась
– Что-нибудь еще пропало? – спросил Даниил.
– Не знаю. – тихо ответила она, пожав плечами. – Я не посмотрела.
– Нужно бы вернуться и оглядеть полки и комнату.
Глафира поднялась на ноги и ответила вместо подруги:
– Мы сделаем это вдвоем, без нее. Ей сейчас незачем возвращаться домой. Пусть остается с Карпом и Отцом Касьмой. Так будет лучше.
Глаша помогла подруге встать и увела ее в дом. Через несколько минут она вернулась, подняла на Даниила полные грусти глаза:
– Пойдем. Уже вечереет…
Глава 6. Вечер и немного дождя
Небо опять затянуло небольшими тучками. Они рассеялись от горизонта до горизонта, не давая лучам солнца надолго пробиваться сквозь их строй.
– Интересно, будет ли дождь? – поднял взгляд Гирс.
– Будет. – уверено ответила Глаша. – Но позднее, ближе к ночи.
Они шли по Тополиной аллее, изредка поглядывая через забор на кладбище, растянувшееся справа. При свете дня оно выглядело совсем не так, как в грозовую ночь.
Даниил в конце концов передернул плечами:
– Бр-р-р… Признаться, не люблю кладбища!
– Что ты еще не любишь? – в голосе Глаши слышалось искреннее любопытство.
– Не люблю, когда что-то не получается. Просто ужас как не люблю!
Глафира рассмеялась.
– Что еще?
– Не люблю, когда кому-то плохо. Не люблю, когда лгут. Этого не люблю и никогда не прощаю.
– Еще что?
– Не люблю разочаровываться, неважно в чем – в деле, в человеке, в мечте… Я после этого болею. Хорошо, что это происходит со мной нечасто. Но все равно, я приучил себя не питать иллюзии. Очень просто – нет иллюзий – нет разочарования.
– И это все?
– Нет. Очень не люблю по вечерам быть дома один. Поэтому я всегда на работе!
Они опять невесело рассмеялись.
– А что ты любишь?
Даниил задумался. Потом пожал плечами и неуверенно сказал:
– Люблю, чтобы все получалось. Причем, сразу!
Глаша улыбнулась:
– Это я уже поняла. Что еще?
После этого вопроса они шли молча достаточно долго, после чего Даниил с легким удивлением в голосе произнес:
– Ты поставила меня в тупик. Оказывается, я никогда не задумывался над этим. Люблю, чтобы все было хорошо. Я плохо переношу душевный дискомфорт.
– А часто у тебя бывает душевный комфорт?
– Я создаю его волевым усилием. – усмехнулся инспектор. – Нет иллюзий – нет разочарования – значит, уже все хорошо!
– Ловко! – с легким оттенком зависти произнесла Глаша. – Я так не умею…
– У меня были хорошие учителя…
В аллее на пару минут повисло горькое молчание. Наконец, Глафира печально произнесла:
– Понимаю.
– Спасибо.
– А почему ты не вспомнил, что любишь фарфор? – Глаша бросила на собеседника заинтересованный взгляд.
– М-м… Это другое. Фарфор – это моя слабость. Их у меня очень мало. И я в них никому не признаюсь.
– Почему же ты не посмотрел статуэтки в кабинете Карпа?
– Потому что я был при исполнении. При исполнении у меня не бывает слабостей, я никого не люблю, и меня никто не любит. Так нужно! Иначе нельзя сделать дело.
– Людей нужно любить всегда, даже при исполнении. – сведя брови в черную молнию, растеряно проговорила Глаша. – Я так думаю. Иначе…
– Хирург тоже любит людей. Но при исполнении он просто делает дело. Заткнув подальше все эмоции. Иначе нельзя. Нам труднее, чем хирургам.