«Все тайные алкоголики и наркоманы вынуждены рано или поздно признаться в своих пороках и обратиться за помощью.
Вот и мне пришла пора сознаться в своей тайной страсти: да, я театральный маньяк!
Двадцать лет назад, когда я писал роман «Римский период, или Охота на вампира», мне по ходу сюжета нужно было описать людоеда. А я не умею сочинять из ничего. И потому с помощью своих читателей проник в архив Института судебной психиатрии имени проф. Сербского, где мне разрешили прочесть акты судебно-психиатрических экспертиз Андрея Чикатило и других именитых каннибалов. Оказалось, почти все они прекрасно сознавали жуткую порочность своих маниакальных страстей, после каждого преступления давали себе слово «никогда больше!», но проходило время, и какая-то темная сила поднимала их среди ночи и вела к новой жертве.
Вот и я, написав очередную пьесу, никому ее не показывал, зарывал, как преступник, в старых рукописях и давал себе слово «никогда больше!». Но проходило время, я попадал на спектакль в какой-нибудь театр и… Нет, если это была плохая пьеса или скучный спектакль, то ничего ужасного со мной не случалось, я уходил в первом же антракте и спокойно жил дальше. Но если спектакль хороший, актеры талантливые, а пьеса замечательная – тут мне крышка! Как «зашившийся» алкоголик может, пригубив рюмку водки, уйти в запой, так я, вернувшись домой, бросал писать новый роман или киносценарий и садился за пьесу…»
Звонок с того света
Вместо предисловия
Рано или поздно тайные алкоголики и наркоманы вынуждены признаваться в своих пороках и обратиться за помощью.
Вот и мне пришла пора сознаться в своей тайной страсти: да, я театральный маньяк!
Двадцать лет назад, когда я писал роман «Римский период, или Охота на вампира», мне по ходу сюжета нужно было описать людоеда. А я не умею сочинять из ничего. И потому с помощью своих читателей проник в архив Института судебной психиатрии имени проф. Сербского, где мне разрешили прочесть акты судебно-психиатрических экспертиз Андрея Чикатило и других именитых каннибалов. Оказалось, почти все они прекрасно сознавали жуткую порочность своих маниакальных страстей, после каждого преступления давали себе слово «никогда больше!», но проходило время, и какая-то темная сила поднимала их среди ночи и вела к новой жертве.
Вот и я, написав очередную пьесу, никому ее не показывал, зарывал, как преступник, в старых рукописях и давал себе слово «никогда больше!». Но проходило время, я попадал на спектакль в какой-нибудь театр и… Нет, если это была плохая пьеса или скучный спектакль, то ничего ужасного со мной не случалось, я уходил в первом же антракте и спокойно жил дальше. Но если спектакль хороший, актеры талантливые, а пьеса замечательная – тут мне крышка! Как «зашившийся» алкоголик может, пригубив рюмку водки, уйти в запой, так я, вернувшись домой, бросал писать новый роман или киносценарий и садился за пьесу.
Не от зависти к Шекспиру, Чехову или Гельману, нет – ну, как можно завидовать классикам?
Так какого же беса я, бросив всё, с головой уходил в пьесу не на один день и даже не на одну неделю? Причем заранее зная, что эту пьесу не только нигде не поставят, но и сам я не покажу ее никому…
И вот теперь главное признание – с чего это началось.
В 1976-м году советская цензура запретила фильм «Любовь с первого взгляда» – невинную кавказскую комедию, снятую на киностудии «Ленфильм» по моему сценарию. Возмутившись, я переписал сценарий в одноименную пьесу. Но поскольку все уже знали, что фильм с таким названием запрещен, в театрах пьесу даже читать не хотели. Только через год, в январе 1978 года, она каким-то образом попала в сборник «Молодежная эстрада». И – случилось чудо: ее немедленно поставили в Московском областном драматическом и Вильнюсском русском драматическом театрах, а затем стали репетировать еще в восьми театрах страны.
Но, как написал когда-то Самуил Маршак, «Поздно», сказал им служитель усатый». Дело в том, что в это же время, в марте 1978 года, был запрещен и фильм «Ошибки юности», снятый на «Ленфильме» по моему сценарию, а в апреле Моссовет отказал просьбе руководства Союза кинематографистов разрешить мне, члену СК и Союза журналистов, автору фильмов «Юнга Северного флота» (Приз «Алая гвоздика» за лучший фильм для детей и юношества 1974 года) и «Несовершеннолетние» (Приз кинопроката за 50 миллионов зрителей в 1976 году), купить в Москве однокомнатную кооперативную квартиру с правом прописки в ней.
Ну, не полагалось тогда, в 1978-м, евреям, даже призоносцам, селиться в Москве!
Получив эту весть, я назавтра улетел по месту своей прописки у дедушки в г. Баку, подал там документы на эмиграцию в Израиль. И, ожидая решения Бакинского ОВИРа, не полетел, конечно, на премьеры «Любви с первого взгляда» в Московском областном и в Вильнюсском драматическом.
Однако в октябре 1978 года, за десять дней до окончательной разлуки с Советским Союзом, не выдержал – рванул в аэропорт и полетел в Вильнюс.
А теперь вот отрывок из моих воспоминаний, написанных двадцать пять лет назад «по свежаку».
Да, милостивые господа, дрогнула моя душа. Я оставлял в России любимых женщин и женщин, которые любили меня, я оставлял в Баку своих родственников, но я не смог уехать в эмиграцию, не повидав перед отъездом – хотя бы инкогнито! – спектакль по своей единственной пьесе!
Я прилетел в Вильнюс в день, когда в тамошнем драматическом шла «Любовь…». Прямо из аэропорта я приехал в театр. У парадного входа висела большая афиша на дешевой кремовой бумаге: «ЛЮБОВЬ С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА. Комические и драматические воспоминания в двух частях. Постановка заслуженного деятеля искусств КаССР И. Петрова. В главных ролях…» Я постоял перед этой простенькой афишкой и направился в кассу. Хотя было всего три часа дня, кассирша сказала, что все билеты на сегодняшний спектакль проданы. Польщенный, я протянул ей «корочки» члена Союза кинематографистов, и она, не открывая их, тут же продала мне два билета в пятый ряд. Зачем я купил два билета, я не знал, но, нежа эти бумажки в кармане (я, автор, купил билеты на свой спектакль!), я отправился гулять по городу, который пять лет назад, на съемках там моего фильма «Открытие», был свидетелем моей дружбы с Донатасом Банионисом и моего платонического романа с Ириной Печерниковой. Я прошел мимо роскошного Оперного театра, куда тогда же, летом 1973 года, прилетал на гастроли парижский «Комеди Франсе», и пообедал в ресторане гостиницы «Вильнюс», где жили тогда французы и где ко мне через весь ресторанный зал бежала, распахнув объятия, девятнадцатилетняя Вирджиния Прадал, самая молодая звезда этого театра…
Теперь это все было в прошлом, я отрезал от себя эту страну и эту профессию – через десять дней я уезжал совсем в другую жизнь под названием «Эмиграция». Да, господа присяжные заседатели, лед тронулся и растаял, а я сыграл свою игру в кинематограф со странным счетом 3:2:2, где «три» – это первые неудачные фильма, первая «двойка» – «Юнга Северного флота» и «Несовершеннолетние», которые принесли мне успех, деньги и призы, а вторая «двойка» – запрещенные «Любовь с первого взгляда» и «Ошибки юности». Стоили ли эти семь фильмов и несколько уличных афиш моей пьесы – стоило ли это двенадцати лет бездомной московской жизни, недолюбленных женщин и нерожденных детей?
Мне было ровно сорок лет, я бродил по теплому осеннему Вильнюсу, и хрупкие опавшие листья хрустели под моими ногами, как моя нелепая судьба.
К семи вечера я возвращался к Русскому театру.
– Простите, у вас нет лишнего билета?
– Извините, у вас нет лишнего?
Я врубился не сразу:
– Куда лишнего?
– В Русский театр. На «Любовь…».
Я не поверил своим ушам:
– В театр??!
На меня посмотрели, как на олуха, и бросились к следующему прохожему: