– Папа, папа, смаати какого слона из макааон мы слепили с Полиной, каасивый?

Она не выговаривала букву «р», но пока, по возрасту, для нее это было нормально, но с ребенком стоило заниматься. Что-то мне подсказывала, что никто этого не делает.

– Отличный, - улыбнулся папочка, а потом взглянул на меня, на лбу снова образовалась складка.

Я заплела Стеше много маленьких косичек. Девочке нравилось, она послушно сидела, пытаясь рассказать мне какой-то стишок, все время забывая слова. Но благодаря моей парикмахерской, Стеша стала еще милее и очаровательнее.

Затем хозяин дома куда-то засобирался, стал искать вещи, гладить рубашку. В отличие от Елены Петровны, которая сидела спиной к коридору, я сидела лицом к открытой двери ванной комнаты, и прекрасно видела, как щедро полил себя одеколоном начальник спасательной службы. Не надо быть семь пядей во лбу, чтобы понять, что Глеб Дмитриевич собирался на свидание.

Стало немного грустно, не потому что я каким-то боком была заинтересована в хозяине дома, а потому что моя собственная жизнь была разрушена. Я вспомнила Егора, к сердцу подступила тоска, нет, я не хотела его вернуть, мне было больно и одиноко. Рядом с милой девчушкой и матерью спасателя, я немного отвлеклась, но печаль накатила с новой силой.

– Мне нужно уйти, - посмотрел строго, как будто предупреждая, чтобы я ничего не натворила в его отсутствие: не украла вещи, не подожгла дом.

Запах мужского одеколона наполнил кухню, дышать им почему-то не хотелось. Дверь закрылась, и спасатель ушел. Елена Петровна все время улыбалась, и мне до смерти захотелось рассказать ей о том, что со мной случилось. Я даже всплакнула, а добродушная женщина меня пожалела. Наверное, мне это было необходимо. Чье-то искренне сострадание.

– Все мы были молодыми, не расстраивайся, мужчины часто бывают коварны. В следующий раз будь более внимательной.

– Бабушка, а что значит каваны? Каваные ..каваные, - засмеялась Стеша, а мы улыбнулись вместе с ней.

Елена Петровна задержала на мне взгляд.

– Кем ты работаешь?

Тесто легко скользило в руках, фарш скатывался в комочки, и мы наполняли третий поднос для морозильника.

– Я работаю в детском развивающим центре, с маленькими детками: малышарики, почемучка и чевостик. Мне нравится моя работа.

– Это хорошее дело, здесь даже садика нет, малыши до школы сидят по домам. Вот бабушки присматривают или сами мамы не могут выйти на работу. Деткам нужно играть вместе.

Качаю головой. Это печально.

– Я люблю детей, они милые и смешные, даже к вредным можно найти подход, главное уговорить и отвлечь внимание. Они просто все разные. Очень важно не кричать, а играть и веселиться.

Забываюсь, рассказывая о своей работе. Леплю пельмени одну за другой.

– Ой, что-то я заболталась.

Елена Петровна поправляет заколку, которая держит ее волосы. Улыбается, не прерывая мой разговор.

– Жаль, что ты просто пострадавшая, - мечтательно вздыхает она.

То, что у Глеба Дмитриевича нет жены, не секрет, я об этом сразу догадалась и это никто не скрывал. А куда делась мать Стеши – это не мое дело.

– Не переживайте, у вашего сына есть возлюбленная.

Елена Петровна вспыхивает, качает головой, берет скалку, размазывая муку по щекам и раскатывая очередной пласт теста.

– Знаю я, кто у него есть, здесь шило в мешке не утаишь, а уж если какой роман начинается, так все как будто в постели с молодыми лежали каждую ночь. Только она сильная и смелая, как сам Глеб, а ему такая ни к чему.

Я пожимаю плечами, понятия не имею кто эта Жанна, с которой любезничал спасатель, может и не к ней пошел.

А мать вздыхает:

– У моего сына очень тяжелая работа, Полиночка, для душевного покоя ему нужна нежная кошечка, свернувшаяся у него на плече, зализывающая душевные и физические раны, а не та, что пьет с ним пиво, обсуждая происшествия, пожары и взрывы.

В ее голосе звучит печаль, она наклоняется над столом.

– Я думаю, ваш сын сам в состоянии разобраться кто ему нужен.

В комнату входит Стеша, которой пельмени давно надоели.

– Поина, Поина, а давай играть в пьятки?

– Давай, - бросаю тесто.

Елена Петровна смеется, оставаясь наедине со своими пельменями.

Плавно двигаюсь, придавливая Жанну к матрацу, так, что она не может вырваться или даже пошевелиться. Сильно сжимаю женские запястья, закидывая руки ей за голову, прижимая к подушке, нежная кожа под моими грубыми мужскими пальцами бледнеет. Власть над противоположным полом возбуждает. Люблю брать, меня заводит мысль, что я хозяин положения. Ее красивые губы открыты и дарят стоны. Наши потные тела сплетаются в одно целое, соединяясь с грязным, хлюпающим звуком.