– Пропала! Нигде! Нигде тебя не видать! Где ты скрывалась?

– Да я только сегодня утром приехала.
– Прислушиваясь к восклицаниям давно, но мало и не очень приятно знакомой дамы, она с интересом отметила, до чего они похожи на восторженные интонации Людмилы. Кто же кого учит этой фальши? Публика актеров? Наоборот? Или друг друга? А дама продолжала тем же тоном, который она считала светским:

– Ты помнишь? Наши девические мечтания! Как мы во все верили! Решительно во все! Как это было забавно и трогательно! Ну, рассказывай скорей, скорей. Ты опять замужем? Нет! А как же ты теперь живешь?.. Так? помахав кистью руки, она изобразила что-то вроде вспархивающей птички или еще чего-то такого эфемерного.
– А я, дорогая, видишь, даже располнела. Теперь это все мне кажется так далеко: мечты о театральной славе. Все эти Лауры, Счастливцевы-Несчастливцевы, Радамесы-Арзамесы... Я стала на мертвый якорь. Да, можешь поздравить, спасибо. Вон он, посмотри. Да ты не туда смотришь, смешно, разве он военный? Ну вот, у буфета, сейчас поднимает руку. Ну, с бутербродом. Видишь?

У буфетной стойки, где собралась солидная компания жующих бородачей, Вера разглядела того, который как раз в эту минуту, осторожно придерживая пальцем кильку, грозившую соскользнуть с половинки крутого яйца, подносил к бороде бутерброд.

– Ну? Как он, по-твоему? На Дон Карлоса он не похож, нет. Ну, и что?

– Ничего, - сказала Вера.
– Что бы ты стала делать с Дон Карлосом?

– Вот именно, посмотри, какой он симпатичный, уверенный, да?

Сочные красные губы трубочкой высунулись между бородой и усами и, чмокнув, втянули кильку в чащу бороды.

– Очень симпатичный, - вызывающе повторила дама.
– Что ты спрашиваешь? Дети? Господи, конечно. Четверо. Но ты про себя ничего не говоришь, рассказывай, скоро конец антракта! Ты окончила театральное училище?.. Нет? Даже не поступала? Но тебе же советовали, у тебя всегда это было: голосок, фигурка!.. Да, помню, ты боялась всяких расписаний, обязательных лекций. Да, да... Вот он уже меня разыскивает. Мы обязательно еще встретимся, Верочка, не правда ли? Обязательно-обязательно!

Пробравшись сквозь толпу, неторопливо двинувшуюся после звонка к дверям зала, бородач взял полную даму под руку.

– Ты с кем это там щебетала?

Блестя глазами, поеживаясь полными плечами, она наклонилась к нему и оживленно заговорила, понизив голос:

– Просто забавная встреча. Представь, мы с ней когда-то брали уроки театрального искусства у одного актера. Ну, давно-давно, еще до тебя, знаешь! Смешно вспомнить!

– Ах, вот оно!.. Что же она? Артистка?

– Какая там артистка! Инженюшка провинциальная. Ты слушай, это интересная история. Просто роман! Она была замужем за одним графом. Знаешь, свободный художник, он все что-то рисовал в своем ателье, кажется, даже в красках, всякие пейзажи и без конца ее портреты. Ну, я тебе говорю, все как в романе! Цветы прямо из Ниццы, картины, шампанское, и среди всего этого в бархатной блузе красавец граф... Кажется, он ее даже бил, или что там еще было!..

– Ну, и что граф? Профершпилился?

Дама отмахнулась:

– Не знаю... Конечно! Не помню... Ну, наверное!.. Долги и все, как бывает, но главное, он ей изменил как-то ужасно, и был скандал, развод, она сошла с ума. Чуть не отравилась.

– Как это с ума? Действительно или так, дамские нервы?

– Нервы? Ее в больницу отправили... для этих... Бедная, бедная Верочка. И сейчас без мужа. Мне много расспрашивать было неловко.

– А по виду она не похожа, чтоб что-нибудь... Так вроде ничего.

– Сколько лет уж прошло! Пора! И вот финал: в ее тридцать лет она сейчас начинает карьеру на сцене. Где, в даже забыла; где-то в Ново... Ново... николаевске?.. Ново... черкасске? Есть такой город? Ну вот, значит, там. А теперь ее куда-то в дачный театр пригласили. Сломанная жизнь!

Они пробрались между рядами и сели на свои места. В зале начал гаснуть свет и осветился нижний край занавеса.

– А не гоняйся за графами, - добродушно прищелкнул языком муж.
– Наш брат пейзажей не малюет да и векселей своих по свету не пускает.

Дама благодарно пожала ему руку и искренне добавила:

– А мне иногда, когда я вот так смотрю на сцену, их так жалко делается. Я думаю: все ведь судьба! А вдруг, не дай бог, и я могла стать такая же, как они.

– Конечно, судьба, - значительно подтвердил муж.
– А как фамилия, ты сказала? Графа-то этого?

– Граф? Муравьев!

– Не слышал... Ты ее не приглашала, надеюсь?

– Ну что ты? Это еще к чему?..

После конца спектакля, как всегда, толпа нахлынула в гардероб, нервно суя вперед номерки и выхватывая из-за барьера друг у друга через головы верхнее платье, которое бегом подносили служители. "Точно тут расхватывают спасательные пояса на гибнущем пароходе, а не мантильки и боа!" - подумала Вера, так же как и все, в толкотне надевая в рукава свое легкое пальтишко и поправляя шляпку перед зеркалом, у которого теснили друг друга дамы.

У театрального подъезда вспыхнули фонари, ожил и задвигался весь длинный ряд ожидающих экипажей от сверкающих лаком парных карет, запряженных породистыми, масть в масть, тонконогими красавцами, до шершавых пузатых лошаденок в самом конце извозчичьего ряда.

Конечно, вот именно тут, в самом дальнем конце, Вера и выбрала себе извозчика, какого-то из самых замызганных. Неуклюжего неудачника какого-то.

Суетливо встряхивая вожжами, он все старался, подражая другим, напоказ взвеселить свою лошаденку и сам, бодрясь, зазывно покрикивал, откидываясь назад, бойко отстегивал фартук, готовясь принять седока, хотя никто и не глядел в его сторону. И потом вдруг, точно в себя пришел, растерянно оглядывая уже пустеющую площадь и примирившись с судьбой, замолчал на полуслово. Конечно, именно ей одной и нужно было все это заметить! Или вообразить? Все равно сердце у нее сжалось от сочувствия, нет, просто от страха, что сейчас вот этот несчастный разиня сию минуту станет еще несчастней, поплетется домой, не заработав ни копейки, даром проторчав столько времени в ожидании. Кажется, она просто-напросто почувствовала себя вот таким извозчиком, а то даже его деревенской, бестолково покорной лошаденкой, с ее до ужаса кроткими, безнадежно-грустными и все же прекрасными глазами, затиснутой в самый дальний конец жизни, в которой она ничего не может ни понять, ни изменить, среди сытых, начищенных, сильных барских коней...