С этих слов моего друга Тинли началась книга, которую вы держите в руках. Тинли занимается танка – тибетской иконографической живописью на пергаменте, где обычно изображаются тантрические божества и различные будды в их бесчисленных формах.

Мы сидели в его студии в Гангтоке, столице индийского штата Сикким, бывшего когда-то независимым гималайским королевством. Тинли работал скрестив ноги на коврике, а я наблюдал за ним, прислонившись к стене. Перед Тинли на деревянной раме была растянута древняя танка, которую он реставрировал по заказу сиккимской королевской семьи. Он измельчал в ступке привезенный из Тибета голубой полудрагоценный камень, чтобы подкрасить кусочек неба.

Детство Тинли прошло в дарджилингском Центре взаимопомощи тибетских беженцев, так как его семья была из Тибета. Когда мы познакомились, ему было около сорока, он жил в центре Гангтока, на верхнем этаже здания под названием «Свет Сиккима», с женой, сыном и тещей. Зарабатывал он живописью, у него были ученики, а также они вместе с женой держали небольшое интернет-кафе.

Я был знаком с тещей Тинли, ей было около семидесяти пяти лет, обычно она стояла на балконе, облокотившись на длинные перила, крутила молитвенный барабан и читала мантры, глядя с высоты последнего этажа на город и горы за ним. За три года до нашего с ней знакомства она обрила голову, облачилась в мантию и стала монахиней, полностью посвятив себя религии. Когда я заходил проведать Тинли, то часто поднимался к ней и, оперевшись на перила, любовался городом и заснеженными вершинами, а ее тихое присутствие успокаивало меня. Этим наше знакомство и ограничивалось, поскольку она не знала ни слова по-английски, а я не говорил ни на тибетском, ни на одном из бутанских диалектов.

– Как история о ее походе в горы может пошатнуть мое представление о реальности? – спросил я.

Тинли рассмеялся.

– Вот пусть она тебе и расскажет, – ответил он.

– Но…

– Поверь мне, – сказал Тинли, поднимая взгляд от пестика и ступки, в которой камень уже превратился в порошок такого же голубого цвета, как бездонное тибетское небо. Он посмотрел мне в глаза: – Говорю тебе, эта история изменит твои представления о том, что возможно, а что нет. Наверняка ты подумаешь, что она все выдумала. Но это чистая правда.

– Что именно?

– Она сама тебе все расскажет! – Он снова рассмеялся. – Сейчас она в ретрите в монастыре на западе Сиккима, но как раз завтра вернется. Почему бы тебе не заглянуть к нам послезавтра вечером?

В назначенное время я был у них дома со своим диктофоном.

Тинли позвал тещу.

Она вошла в комнату, одетая в монашескую мантию. Одной рукой она перебирала бусины своих мала – тибетских четок, второй провела по ежику обритых волос и улыбнулась мне. Я давно не был в Сиккиме и не видел ее почти целый год. Она что-то сказала по-тибетски, а Тинли перевел:

– Она говорит, что, раз вы снова встречаетесь, спустя столь долгое время, значит, у вас по-прежнему осталась общая карма. Иначе бы ваши пути не пересеклись.

– Наверное, все дело в этой истории, – усмехнулся я.

– Эта история изменила судьбы многих людей, – сказал Тинли, а в его глазах мелькнул загадочный огонек. – Посмотрим, что произойдет с тобой.

Тинли приготовил чай. Мы все втроем уселись на полу, и женщина с помощью Тинли рассказала мне историю, которая, вне всяких сомнений, изменила течение моей жизни на следующие четыре года. Она говорила кратко, но при этом ее повествование было насыщено подробными описаниями суровых пейзажей с глубокими расселинами, бурными ручьями и горными вершинами. Было удивительно, что спустя сорок лет она так хорошо помнила все эти детали. Однако больше всего меня потрясла глубина и страстность ее веры.

Начала она с рассказа о себе: родом из Бутана, вместе с мужем держала скромное хозяйство – несколько коров и кур да небольшое злаковое поле. Еще в детстве она узнала про место под названием беюл Демошонг – потаенную долину в горах Сиккима, которую она описала как рай на земле. Туда можно попасть через проход в скале, и каждый обретет там бессмертие. Долина эта находится на склонах горы Канченджанга. Как бы между делом, словно сообщая мне, что у нее под матрасом спрятана сотня рупий, она сказала, что внутри этой горы сокрыта половина всего мирового богатства и громадные объемы того, что она назвала духовным знанием.

– Как ты думаешь, почему здесь, в Сиккиме, так умиротворенно? Почему здесь столько счастья? – спросила она, внимательно посмотрев на меня своими ясными глазами. – Все дело в том, что мы живем очень близко к Канченджанге.

Так она потягивала чай, крутила молитвенный барабан и вспоминала о своем детстве. Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль, мимо меня.

– В Бутане наш деревенский лама, да и мои родители тоже рассказывали нам, что есть пещера в скалах и есть люди, которые сделали ее. Один человек однажды отправился из Тибета в Сикким. Высоко в горах его застал буран, и он заблудился. Человек укрылся в пещере. Она оказалась настолько прекрасной, что он не мог описать ее словами. Он провел внутри не больше двадцати минут, но, когда вышел наружу, обнаружил, что прошло уже много лет. Вжик – и он уже старик. Состарился за несколько минут!

Дордже Вангмо рассмеялась, но не из-за фантастичности своего рассказа, а из-за недоверчивой гримасы, которую заметила на моем лице.

– Я не знаю того человека, – сказала она. – Я знаю лишь его историю.

Не прекращая старательно крутить молитвенную мельницу, она объяснила, что случившееся с тем мужчиной весьма необычно и, скорее всего, связано с тем, что у него была особая карма.

– Вообще-то нельзя вот так запросто попасть туда, – сказала она. – Проход должен быть «открыт» особым тибетским ламой.