Сигристу повезло, раны оказались неопасными, да и место, куда он свалился, оказалось очень неподходящим – все же мусульманское кладбище было не для него, да и с юга приближался армейский конвой, в общем, после покушения он прожил долгую жизнь и скончался в кругу семьи в возрасте 90 лет.

Примерно в то же время, когда в Иерусалиме покушались на Сигриста, в Яффо попытались убить заместителя суперинтенданта Палестины Джона Фарадея, а 13 июня 1937 года три араба практически в упор расстреляли машину британского генерального инспектора полиции Роя Спайсера. Его водитель был ранен, а сам он спасся просто чудом.

Льюису Эндрюсу повезло меньше.

26 сентября 1937-го года. Воскресный день был хорош, жара спала и настроение у Льюиса Эндрюса, британского комиссара Северного oкруга Палестины, было соответствующим. В городе Христа, в Назарете, он отправился в церковь – куда еще идти в воскресенье? Но предсказуемость поступков часто опасна для жизни. Может хорошее настроение виновато, а, может, он верил в неприкосновенность своего статуса, но по дороге в церковь он был убит. Засаду организовали сторонники шейха аль-Кассама.

Шло так называемое «арабское восстание» 1936-1939 годов. То, что арабы напали на англичан, оказалось серьезной ошибкой.

Жизнь в кибуце не пришлась мне по душе. Идеал еврея-земледельца я, безусловно, принимал еще с Костополя, но растворяться в массе мне совсем не хотелось. Надо было решать, как жить дальше.

Я попрощался с друзьями и верхом отправился в Дганию, где уже были созданы еврейские боевые отряды – «Полевые роты» (плугот саде) Ицхака Садэ.

– Это для меня самое подходящее дело! – объяснял я в кибуце.

В то время арабские группы часто нападали на еврейские поселения, и такое путешествие в одиночку было далеко небезопасным. Пришлось полагаться на удачу и старый «Смит-Вессон» образца 1872 года, которым я к тому времени разжился. Револьвер был тяжелым, но обошелся сравнительно дешево – 5 палестинских фунтов, так что большая надежда была не на навыки в стрельбе, а на устрашающий вид револьвера.

Солнце палит нещадно. Чуть заметная дорожка петляет между холмами. Вокруг сухая выжженная безжалостным солнцем земля с жалкими признаками растительности. «Ну, здесь-то даже моих скудных агрономических познаний хватает, – думалось почти машинально, – чтобы понять: вырастить на такой земле, скорее всего, невозможно ничего».

Но вот впереди показалась высокая густая трава с толстыми стеблями. Она росла в пойме ручья, дорожка уходила прямо в ручей. Конь осторожно направился в пробитый предыдущими всадниками коридор в жесткой траве. Под копытами зачавкала вода.

Вода уже дошла до середины сапог. Я с беспокойством наблюдал, как конь все более и более погружается в мутную жижу. Впрочем, сам конь никаких признаков беспокойства не проявлял, и это немного успокаивало.

Вокруг стоял монотонный зуд тысяч насекомых. Пришлось опустить и застегнуть рукава толстой военной рубашки, наглухо застегнуть ворот, надвинуть глубоко шляпу и двигаться дальше.

Впереди, несколько левее, около реки стояла маленькая, одинокая пальма. Дгания, наверное, была уже близко, за высокими кустами угадывалось жилье.

Со стороны реки показался всадник. Он был в чистой, светлой рубашке, на голове ковбойская шляпа с загнутыми по бокам полями, на поясе кобура с револьвером. Он безо всяких церемоний бросил:

– Привет! Куда путь держишь?

– В Дганию.

– Что ты там ищешь?

– А ты, собственно, кто такой будешь, чтобы вопросы задавать?

– Полицейский, так что отвечать придется. С какой целью направляешься в Дганию? – сухо и официально спросил он.

– Видел я полицейских в Хайфе, там и форма другая, и разговор другой.

– Ты мне надоел. Я из еврейского отряда палестинской полиции Ицхака Садэ.

– Так я к вам и еду, надеюсь, что возьмете.

Полицейский нахмурился, а я с интересом разглядывал его. Настоящий боец самого Ицхака Садэ! Он был повыше ростом, примерно одного со мной возраста, старался выглядеть строгим и серьезным, но глаза смотрели с любопытством.

– Кто тебе сказал, что мы тебя примем?

– Испытаете меня, тогда и решите.

Дальше мы поехали вместе.

Впереди показались бараки. Две девушки в подпоясанных веревками платьях из грубой ткани готовили пищу на костре. Виднелись несколько деревянных строений, сараи… Это и была Дгания.

Пока решалась моя судьба, я жил и работал в кибуце. А с тем молодым парнем-полицейским мы вскоре подружились. Звали его Моше Даян.

* * *

Англичане всерьез взялись за подавление арабских беспорядков. Туземные разборки между арабами и евреями они еще терпели, но роковой ошибкой арабов стали нападения на англичан и их сакральный объект – нефтепровод, идущий в порт Хайфы. Покушений на сакральное англичане не стерпели и сформировали местную еврейскую полицию, в которой Моше Даян быстро стал сержантом. Продлилось его сержанство недолго. Слово «субординация» Даян понимал плохо.