— По одному. И не орать, а то непонятно ни хрена.

…Нет, перебивать друг дружку они не перестали, но ор превратился во вполне себе связное повествование, где рассказывали более-менее по очереди, а перебивали друг дружку лишь для того чтобы поправить или дополнить. Тем не менее, повествование о недавних событиях в деревне все равно заняло минут сорок, в течение которых Фигаро узнал следующее.

Через неделю, аккурат на Летнюю Полуденную, в Топкой Пали должно было произойти знаменательное событие: кузнецова дочка, великолепная Искра, должна была, наконец, выйти замуж. Искра была очень хороша собою, но нраву ветреного и необязательного, поэтому умудрилась к своим двадцати двум годам разбить сердца половины мужского населения деревни. В конце концов, регулярные мордобои и серенады исполняемые под его забором осточертели кузнецу (больше всего страдавшего именно от серенад, поелику деревенские охотники отличались зычными голосами и полным отсутствием слуха), поэтому он, в конце концов, дождавшись положенных «двадцати и еще двух» лет своей дочки немедленно сосватал ее сыну своего давнего друга-скорняка Бушли, молодому Петру Бушле. Выбор был тем более обоснованным, что молодой Бушля одной рукой гнул подковы и убивал быка ударом промеж глаз, так что вопрос с воздыхателями ветреницы-Искры решался автоматически.

Новоиспеченная невеста была довольна: Бушля был красавец, каких мало. Деревенские кумушки тоже украдкой возносили благодарственные мольбы предкам: им уже порядком надоело лечить внезапно приключавшиеся приступы страсти у своих благоверных мужей заговорами и кочергами. Доволен, понятное дело, был и сам кузнец, и все шло как нельзя лучше, если бы не далее как позавчера вечером не приключились в Топкой Пали события как столь же трагические сколь и мистические.

…На закате, когда солнце только-только опустилось за кроны деревьев, Искра с ее подругами сидели на крылечке дома кузнеца, лузгали семечки и болтали о всякой ерунде. Ничего не предвещало беды, когда вдруг со стороны леса налетел ледяной ветер, от которого мгновенно увяли цветы у кузнецова дома, что-то громыхнуло, и из-под земли поднялась черная туча, которая тут же обратилась чудищем вида престранного: высокая фигура в драном темном плаще под которым не было ничего кроме клубившегося облака пыли и пылающим черепом вместо головы. Подруги Искры и ахнуть не успели, как дочь кузнеца с визгом взмыла в воздух, скрученная по рукам и ногам черными текучими нитями, а существо похожим на гром замогильным голосом прогрохотало:

«Ваша Летняя Королева будет ждать в замке Шератон. И пусть за ней приходит могучий колдун, или не приходит никто!»

— Стоп! — Фигаро поднял руку, прерывая рассказ. — Спасибо, пока хватит! Вы, староста, и вы, господин Фанфурий, проводите нас на место… хм… происшествия. И пригласите заодно любого непосредственного свидетеля тех событий — чем моложе, тем лучше… А, и бутылку я захвачу с собой, если вы не против…

— …Вот где это случилось, — прошептал Гастон, нервно облизывая пересохшие губы.

Кузнецов дом выглядел добротно: ладный, крепкий, построенный, похоже, не так давно, с недавно перекрытой крышей ярко-оранжевой черепицы, высокой стрехой, надежной дубовой дверью, изразцовыми ставнями (опытный глаз следователя мгновенно распознал в аляповатых, на первый взгляд, узорах, хитрую вязь защитных рун — от сглаза, от бледной немочи и от вредоносных мелких Других), и похожим на удивленно открытый глаз слуховым окном дом излучал ту же самую ленивую летнюю благость, что и вся деревня. Его явно не коснулось дурное колдовство, а между тем, этим самым колдовством провонял весь дворик перед входной дверью.

Две аккуратные клумбы под окнами, не так давно сплошь заросшие цветами теперь являли собой удручающее зрелище: растения почернели, пожухли и более напоминали скрученную в кольца вороненую колючую проволоку. Огромные подсолнухи за прикрытой от дождя деревянным навесом аккуратной скамейкой печально поникли, а на травяном пятачке у самого дома виднелись странные темные прошлепины — словно чернила кто-то разлил на зеленый бархат.

— Так точно-с, вашсиятельство! — кивнул Бровар, нахмурив кустистые брови. — Как есть — аккурат тут и приключилась беда!.. Так, али не так?! — староста грозно зыркнул на свидетельницу происшествия, дебелую деваху по имени Роксана, которую по приказу Фигаро они притащили с собой.

Роксана, впрочем, не особо испугалась гнева Бровара, и следователь, в общем, понимал, почему. В девице был, без малого, сажень росточку, а шириной плеч она напомнила Фигаро плакаты приглашающие «…гостей и жителей Столицы посетить удивительное Представление с участием цирковой Банды Силачей, гнущих подковы, разрывающих цепи и останавливающих на скаку диких коней». Роксана была недурна собой, однако же, мужа ледащего или же мужа-гуляку судьба в браке с этой валькирией ждала бы незавидная.

— Так, все так, — девица степенно кивнула, достала из кармана огромную жменю тыквенных семечек, и тут же принялась их лузгать. — Аккурат там, где пятна в траве. Там как раз Искра и стояла, когда ее чудище скрутило.

— Вот оно как… — Фигаро почесал затылок. — А расскажите, пожалуйста, любезная барышня, как выглядел этот… хм… лесной ужас?

— «Лесной»? — Роксана задумчиво сплюнула шелуху семечки на куст крыжовника. — Не, сударь, простите уж, но таких страстей в наших лесах я отродясь не видывала. А я их, леса енти, прошла вдоль-поперек. Всякого насмотрелась: и дриад видала, и подземников и упырей на старых кладбищах, что в лесу, в старых деревнях… Хотя вот упыриное что-то в этом чуде было. Что-то… м-м-м… похоронное, что ли…

— Это как понимать — «похоронное»? — Следователь скептически наморщил нос. — В каком таком смысле?

И тут Роксана удивила Фигаро. Сплюнув на крыжовник очередную порцию скорлупок от тыквенных семечек, деваха на секунду задумалась, и сказала: — Холод от него шел, точно от привидения. Или даже как от упыря. Трава ж, вон, потемнела, точно померзла. И в руках, знаете, слабость такая… Как если бы Ночной Летун ночью меня жрать приходил. Не, точно могильная тварь какая-то. Колдуны — они ж больше всего всякую нечисть из могил вытаскивать любят; им это дело — хлебом не корми.