Шрифт:
– Извините, бабушка, я не то хотел спросить. Мне к «Интуристу» нужно.
Теперь он говорил по-другому, не так как минуту назад, хотя, в чем состоит отличие, старушка объяснить бы не сумела.
– Так это туда. – Она указала рукой в старой, многократно штопанной варежке. – Насквозь наш двор пройдете, через пустырь, и вверх. А там увидите.
– Спасибо.
«Иностранец» той же дергающейся походкой направился в глубину двора.
– Чего он хотел? – откуда ни возьмись подскочил Фонарь. Телогрейку он набросил прямо на тельняшку с прорехой, в которую проглядывала волосатая татуированная грудь.
– Тебе-то чего? Иностранец дорогу спросил. «Интурист» ищет...
– Пьяный? – жадно выдохнул Фонарь.
– Нет, не пахнет... Болеет человек...
– Значит, обкуренный! – пояснил Сережка сам себе и поспешно воротился в подвал. Через несколько минут он вышел уже с двумя дружками, и они хищно, будто принюхиваясь к следам, потрусили следом за бросаемым из стороны в сторону человеком.
– Эй, эй, вы чего удумали? – тревожно закричала вслед старушка, но на нее никакого внимания никто не обратил.
Они нагнали незнакомца на пустыре. Когда-то городская архитектура выделила «пятно» под строительство стодвадцатиквартирной девятиэтажки, старые халупы снесли, поставили забор, начали рыть котлован, да на том все и застопорилось. Летом здесь рос высокий густой бурьян, в котором можно было пить вино, играть в карты, курить анашу, трахаться, колоться морфином, проверять украденные кошельки, сводить счеты и выяснять отношения, прятать «горячие», только с «дела» шмотки и делать еще массу вещей, требующих уединения и безлюдья, причем местные босяки использовали эти возможности на все сто процентов. Зимой, конечно, пустырь простаивал зря, но вполне позволял спокойно ошмонать ненароком забредшего сюда глупого обкуренного бобра.
– Стой, мужик! – приказал Фонарь. Дружки обступили будущего терпилу сбоку и сзади.
– Поделись деньгами, на бутылек не хватает...
– Что? Кто вы такие? И что вам нужно?
Глаза у терпилы были мутными и бессмысленными, но не испуганными, казалось, он просто не понимает, что происходит.
– Щас объясню, – Фонарь махнул рукой, Длинный схватил бобра за руки, а Сашок поймал локтевым сгибом шею и оттянул голову, так что тот еле удерживался на ногах. Схема была отработана хорошо. Фонарь быстро обшарил карманы.
– Ого! – Когда в руках оказались две пачки пятидесятидолларовых купюр, у Фонаря отвалилась челюсть. – Видать, и правда иностранец!
Длинный и Сашок отпустили фраера. У них был уговор: если нашли деньги, вещи не брать.
– Отдайте, ребята! Я вам сейчас все объясню...
– Никакой он не иностранец! – догадался Длинный. – Чего б он такие бабки по пустырям таскал. Это наш...
Если бы они вытащили триста-четыреста тысяч рублей или сотню долларов, все было бы нормально: «сделали ноги» и запустили куш в привычный оборот. Но такая сумма испугала. Обычный человек не носит пачками баксы, а с необычными лучше не связываться: найдут и вывернут прямую кишку наизнанку... Это не менты, которые в последнее время тыкаются как слепые кутята, не добрые адвокаты и сговорчивые судьи...
Богатый человек, избранный объектом кражи (блатной жаргон).
– Ты кто? – тихо спросил Фонарь, и друзья взволнованно притихли. – На кого работаешь?
Если бы бобер назвал Битка или Лакировщика, не говоря уже о Тахире, он бы немедленно получил деньги обратно вместе с корявыми, но искренними извинениями. Но он ответил как самый распоследний лох, не представляющий ни малейшей опасности.
– Я сейчас не работаю... Временно... С завода уволился, в другое место не взяли...
– Ах, не работаешь! – Голос Фонаря набрал былую крепость. – А откуда же у тебя такие бабки?
– Я их нашел...
Глумливый визгливый гогот вырвался из трех глоток.
– А теперь мы их нашли! – Компания развернулась и неторопливо направилась восвояси. – Ну и жук! Нашел! Где, интересно, такие пачки валяются?
– Стоять! – хлестко и страшно раздалось за спиной, смех оборвался. Но это был все тот же лох. Фонарь никогда бы не поверил, что он может так окрикнуть, будто борзой мент из уголовного розыска.
– Быстро возврат, а то яйца поотрываю! – такими словами не бросаются, хотя они и соответствуют сложившейся ситуации. Если бы бобер держал пушку, все стало бы на места. Но пушки у него не было...
– Чего?! Решил повыступать?! – угрожающе процедил Фонарь и двинулся навстречу. Ему показалось, что терпила как-то изменился: поза, движения, взгляд... Но пока он еще ничего не понимал.
Длинный приблизился первым, привычно обходя справа сзади, но вдруг раздался вязкий, как в тесто, удар, и он, дернув головой, опрокинулся назад, не издав ни звука и не подавая признаков жизни. Самого удара ни Фонарь, ни Сашок не видели, но пример товарища – самое впечатляющее, что есть на свете. Оба остановились, будто наткнулись на кирпичную стену. Но лох надвинулся на них, звук повторился, и на обледенелый снег опрокинулся Сашок. По позам подельников Фонарь понял, что без реанимации им не обойтись.