Эти мысли крутились у меня в голове во время шопинга в магазинах Оксфорд- и Риджент-стрит. К тому времени, когда я закончил, крыши побелели от снега, а тротуары стали скользкими и мокрыми. Казалось, многие горожане специально пораньше уходят с работы, стремясь вернуться домой прежде, чем общественный транспорт встанет намертво, но при этом все были полны надежд на еще один день снегопада.

Я присоединился к толпе, проталкивающейся к станции метро. И уже начал сожалеть о покупках, так как был весь нагружен пакетами с рубашками, джемперами и туфлями. Мои жалкие кеды промокли насквозь, и ноги замерзли. А снег все падал и падал.

Чтобы попасть на станцию «Оксфорд-Сёркас», надо было преодолеть несколько лестниц, которые вели вниз от перекрестка Оксфорд- и Риджент-стрит. Люди двигались потоком по шесть человек в ряд. Пришла мысль, что разумнее было бы вернуться до Тулс-Хилл автобусом. Но теперь уже невозможно было выбраться из толпы, как бывает на футбольном матче или концерте на стадионе. Оставалось только надеяться, что дальше будет несколько легче, иначе мне и вправду придется пожалеть о решении ехать на метро.

Наконец, двигаясь вместе с толпой, я достиг последней лестницы, которая вела вниз, в утробу Лондона. Вдруг впереди что-то произошло: похоже, кто-то поскользнулся на бетонных ступенях.

«Стойте, стойте!» — раздались крики. Я остановился, так чтобы ступеньки передо мной освободились, на полпути между стеной с одной стороны и центральным поручнем с другой. Тем временем толпа сзади напирала, послышались нетерпеливые голоса — пешеходный эквивалент автомобильных сигналов в пробке, когда тонкая оболочка цивилизации сползает под действием раздражения и спешки.

То, что произошло дальше, много раз повторялось потом в моих снах.

Я начал спускаться по ступенькам, шаг за шагом, опустив голову и осторожно ступая осклизлыми кедами. А в следующий миг уже летел вниз головой, не имея возможности ухватиться за что-либо из-за пакетов в руках. Все внутри обрывалось, в глазах мелькали пятна света. Это случилось очень быстро — яркая вспышка боли пронзила ногу, и вот я уже лежу на полу где-то внизу.

То, что происходило дальше, осталось в памяти лишь фрагментами. Вот безумная толпа устремляется мимо, и я серьезно испугался, что буду затоптан насмерть. Вот молодой чернокожий поднимает и оттаскивает меня в сторону, а его девушка зовет сотрудников метро, которые ведут себя так, словно я специально причиняю им массу неудобств. Вот кто-то спрашивает, могу ли я идти. Я не могу: казалось, мое колено горит, и при малейшей попытке опереться на ногу это вызывает мучительную боль.

Меня вынесли со станции пара фельдшеров, доставив в ближайшую больницу, где определили в очередь пострадавших. Таких, как я, поскользнувшихся из-за непогоды, там было довольно много. Медсестры в приемном покое выглядели глубоко оскорбленными таким наплывом пациентов.

Во всем этом хаосе были потеряны пакеты с покупками, и это удручало даже больше, чем боль в колене. Я написал Чарли, рассказав, что случилось, и пообещал встретиться с ней у себя в квартире позже, если она сможет приехать. Затем наконец меня забрали на осмотр, а потом еще и пришлось ждать рентген.

— Вывих и смещение коленного сустава, — диагностировала медсестра. — Ничего серьезного, но ходить не сможете недели три-четыре. Вы живете один? Кто-нибудь может доставить вас домой?

Все повторилось так же, как в тот раз, с отслоением сетчатки. Только теперь у меня был человек, который может помочь. Я позвонил Чарли и объяснил ситуацию.

— Конечно, Эндрю! Буду в ближайшее время.

* * *

Через два часа меня выписали, распухшая правая нога была плотно забинтована. В больнице мне выдали пару костылей, сорок таблеток кодеина на десятидневный курс и посоветовали беречь себя. «Ради всего святого, не выходите на костылях в такую погоду, на снег и лед», — напутствовала меня медсестра, с таким видом, как будто она была уверена, что я первым делом собираюсь отправиться ходить на костылях по льду.

Чарли вызвала такси, которое повезло нас домой. Дорога была покрыта снегом, и машина едва могла тронуться в горку; водитель жаловался и ругался, пробираясь по заледенелым улицам, фары высвечивали снежные вихри из крупных хлопьев. Чарли настояла на том, чтобы таксист помог мне дойти до входной двери. Но далее предстояла самая сложная часть: лестница, целых четыре этажа. Я продвигался рывками, толкая себя вверх здоровой ногой, стараясь не напрягать больное колено, и каждый раз, когда я вынужден был это делать, меня всего обжигала горячая волна боли. К тому времени, как мы достигли верхнего этажа, я едва не плакал, меня трясло, и все тело было покрыто потом.

Лицо Чарли было напряженным и встревоженным. Она мне помогла прилечь на диван, отодвинув кофейный столик, чтобы можно было сесть, положив ногу на подушку.

— Мой бедный раненый солдат, — сказала она.

— Мне нужно выпить, — отозвался я.

— А это разумно в сочетании с кодеином?

— Все равно. Пожалуйста.

Она открыла бутылку красного вина, и я залпом выпил целый бокал. В больнице я принял два болеутоляющих, и они наконец начали действовать.

Как хорошо, что Чарли рядом со мной! Что бы я без нее делал?