Митя только фыркнул, и нажал на рычаг, отгоняя своего паро-коня. За его спиной отец требовательно спросил:

– Откуда вы узнали о преступлении?

– Так девчонка прибегла, говорит: возле рощи убитые!

– Где эта девчонка? Что вы молчите, Зиновий Федорович? Вы что, ее даже не задержали?

– Так ведь торопились, ваше высокоблагородие! Сразу на коней и сюда, а девчонка… я уж и не помню, что за девчонка была… Может, с Николаевки, а может, и с Васильковки…

А вы думали, батюшка, тут как в столице - вышколенные городовые, да антропометрическая картотека преступников? Вы еще пожалеете о Петербурге, как жалеет ваш несчастный сын. После ночи на рояле травля в светских салонах уже не казалась страшной. А еще убийца поблизости затаился. Отец не имеет права ни рисковатьМитиной жизнью, ни держать его на развалинах… без ванной.

Топчущиеся вокруг убитых стражники и закипающий на манер парового котла отец остались позади, а впереди не было ничего, кроме плоской, как стол, равнины. Где же знаменитая гоголевская степь с миллионом цветов, о которой так прочувственно декламировал его домашний учитель? Прокаленная солнцем земля, изрезанная канавами и овражками будто физиономия старой селянки – морщинами. Он, конечно, ничего не понимает в делах сельских – еще недоставало! Но вполне в отцовском духе: получить за труды землю, с которой никакого толку. Митя приподнялся в седле, пытаясь увидеть хоть что-то, кроме торчащего на горизонте чахлого куста… и так и замер, вцепившись в стальную шею паро-коня.

– Ne serait-ce pas charmant? – привычно пробормотал он. Хозяев у имения нет, людей тут тоже нет… а у овражка с застоявшейся дождевой водой отчетливо виден отпечаток колеса. Такие же отпечатки Мите доводилось встречать лишь на мостовых Петербурга. Тут проехала паро-телега! В Петербурге их раз, два – и обчелся, а в заброшенном имении на окраине мира так и шмыгают? В пыльной пожухшей траве тянулась широкая наезженная колея.

«Мне вовсе не интересно, я просто катаюсь. Какая разница в какую сторону ехать?» - Митя повел паро-коня вдоль колеи, закладывающей петли меж ямами и овражками. Куст на горизонте приблизился, остался за спиной – впереди простиралась такая же выгоревшая степь, с таким же кустом на горизонте. Митя обернулся – роща по-прежнему была неподалеку. Совсем-совсем неподалеку. Митя выпрыгнул из седла, огляделся – и искренне понадеявшись, что вокруг и впрямь пустынно как кажется, зажмурился и завертелся на месте. Круг, второй, третий… В голове поплыло, ноги подкосились, он плюхнулся в пыльную траву… и торопливо открыл глаза. На краткий миг почувствовал себя мышью в барабане – степь крутанулась, роща придвинулась совсем близко, куст за спиной и куст на горизонте слились в один… а цепочка свежих отпечатков стальных копыт свернулась кольцом. Мгновение… головокружение прекратилось, кусты разделились, словно разбегаясь в разные стороны, а следы снова вытянулись цепочкой. Но Митя уже увидел все, что нужно.

– А ведь прав урядник. Имение и впрямь… омороченное. Я думал, такое только в театрах бывает!

Как в знаменитой оперы Глинки о кровном потомке Переплута-Путаника, второй личины Симаргла-Проводника, запутавшем в лесах ляшский отряд, что явился убить Михаила Даждьбожича. Здесь затаился один из Переплутовых внуков? Отец ничего не говорил о Кровной Знати в губернии.

«Справедливости ради, я и не спрашивал» - Митя тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли. К нему справедливым не были, и он не собирается! Достаточно, что с отцом все же придется переговорить: два трупа, мара в имении, запутка на следах загадочных паро-телег… Не вовсе ж отец рассудок потерял, чтоб оставить единственного сына и наследника среди таких опасностей. Сегодня же – на станцию и в Петербург!

– Славься, славься, Переплутыч-герой… - тихонько напевая из оперы, Митя погнал паро-коня обратно по колее. Накатанный след паро-телег доходил до самой рощи… и вдруг обрывался. Митя снова остановился, недоуменно озираясь по сторонам. Колея не заворачивала ни вправо, ни влево, а исчезала, будто здесь паро-телеги просто расправляли крылья и… фррр! – взмывали в воздух. Пару мгновений Митя серьезно обдумывал такую возможность – куда-то же они должны были деться? Не в рощу же? Уже злясь, он снова полез из седла. Надо все ж в рощу заглянуть, а то отец начнет с обычной въедливостью выспрашивать: что за колея, да где, вместо того, чтоб пойти да посмотреть!

Под зелено-золотым пологом пронизанных солнцем листьев царила влажная духота. Бесшумно ступая по пружинящему ковру слежавшихся листьев, Митя скользнул меж застывших в сонном жарком мареве стволов. За пологом ветвей сонными рыбинами в аквариуме плавали тени и слышались голоса:

– Покажите, как они лежали, когда вы их обнаружили?
– негромко прозвучал голос отца, а в просвете меж листьями, похожем на глазок «волшебного фонаря», торжественно и важно проплыл курносый и вислоусый профиль урядника. Митя усмехнулся и протянул руку, собираясь отодвинуть ветки…

Сзади сильно, точно дубиной по голове, ударило смрадом. Гниль, разрытая земля… Не оглядываясь, Митя шарахнулся в сторону.

Тяжелое тело пролетело мимо… и рухнуло наземь, мгновенно исчезнув в толстом слое листьев. Точно впиталось в них. Шороха за спиной Митя не услышал, но запах мертвячины заставил его стремительно обернуться, выхватывая закрепленный в перевязи на запястье нож.

Палая листва вскипела и из нее бесшумным прыжком взвилась скособоченная фигура в темных вонючих лохмотьях. На сей раз Митя не успел – тварь мгновенно оказалась рядом. Удар! Митю точно конь лягнул в грудь – воздух вышибло мгновенно и сразу. Тварь сомкнула почерневшие, разбухшие пальцы у него на шее.

В пустых глазницах копошились черви. Жирные кольчатые тела омерзительно извивались, и черные их «головки» тянулись к Мите. Желтый череп, проглядывающий сквозь лопнувшую полусгнившую кожу склонился над юношей, будто тварь вглядывалась ему в лицо… Острозубая пасть распахнулась, обдав его смрадом…

Митя ударил – коротко, без замаха, метя посеребренным ножом под торчащие из-под лохмотьев кольца ребер.

Его швырнуло на колени и тварь взвилась вверх, мгновенно исчезнув в кронах деревьев.