– Случайно? – опять ухмылочка.

– По пьяному делу барон Бик проболтался. Он когда узнал, что я с металлургического города решил получить у меня бесплатную консультацию, а получилось, что выдал ценную информацию. Я и решил поделиться с компетентными товарищами, – Петра отпустило. Брежнев не позвал бы его к семье, если хоть в чём-то подозревал.

– Мне тут посоветовали использовать тебя для вербовки этого Бика. Сможешь?

– Леонид Ильич, Марсель Бик это капиталист до мозга костей, он ненавидит коммунистов, и завербовать по политическим мотивам его нельзя. А под принуждением, наверное, можно, но не факт, что он не заявит об этом ДГСЕ и будет гнать нам дезу. Тот, кто вам это насоветовал либо совсем не специалист, либо враг нашей страны.

– Но, но! Мне Семичастный сказал, что это идея Михаила Андреевича, – насупил брови Брежнев, – Не считаешь же ты Суслова врагом?

"Ещё как считаю"! – хотелось прямо закричать. Нельзя. Брежнев его ценит и верит.

– Ну, что вы, Леонид Ильич, от Суслова я видел только хорошее. Значит, он просто не обладает всей информацией. Бик с помощью меня заработает кучу денег, именно поэтому и общается со мной. Капиталист. Везде ищет выгоду. Именно так его и надо использовать. Он получает выгоду от моих произведений, а я и вся страна от его недальновидности и недооценки моих умственных способностей.

– Умный? Да, не сверкай глазами. Сам знаю, что умный. И коммунист настоящий. Пойдём, выпьем по сто грамм перцовочки, и ставь песню про войну, – Брежнев был одет по-домашнему, в синий спортивный костюм. Причём рукава куртки были ему чуть велики, и он загнул манжеты, демонстрирую обмётку резинок. Ёкарный бабай, Генеральный секретарь ходит в импортном костюме не по размеру. Сейчас Брежнев куртку расстегнул и ещё и ворот рубахи ослабил, совсем как уставший пенсионер. А сколько ему лет? Шестого года. Получается шестьдесят первый идёт. Пенсионер и есть. Выпили, Пётр перемотал кассету, нашёл начало песни и включил. Эту вещь они разучили недавно. И участие Петра в её создании было близко к нулю. Текст вспомнила Вика, она же и музыку подобрала, целый вечер третируя гитару. Потом аранжировку сделал Гофман. А вот Пётр песню слышал в той жизни всего один раз. Понравилась, но не запомнилась. Песня называлась "Прадедушка". Вот сейчас Маша-Вика её и сбацала под весёлые аккорды из техники побеждённых. Была в тексте натяжечка. Пётр попытался её исправить. Даже не так, натяжек было много. Во-первых, в словах: "Прадедушка, прадедушка он всю прошёл войну, от Волги и до самого Берлина". Война точно не с Волги началась. Пётр заменил "От Бреста и до самого Берлина". Дальше, ещё хуже: "Он так рано ушёл на войну, был как я он в военные годы". Ребёнком, что ли? Бред. Заменил на: "Он уж взрослым ушёл на войну, был немолод в военные годы". Но дальше автор гнёт своё: "Он защитником Родины стал, хоть совсем ещё был мальчишкой". И к этим словам нет рифмы. Рифма нужна к слову "вышел". То есть: "И с победою к дому вышел". Получилось: "Он не гнулся от вражьих вспышек". Коряво, но уж точно лучше, чем было.

Вот и всё участие Петра. Была и ещё одна натяжка. Прадедушка. А война закончилась всего двадцать два года назад. Но ведь если ушёл не молодым, то с натяжечкой и прокатит.

Спели. Ну, вот, опять слёзы и все лезут с поцелуями. Ну, с Галиной-то ещё и ладно бы, правда дочь смотрит, а вот с Брежневым и с бабушкой Викторией.

– Сильная вещь, – пожал руку и Лиепа, а Вика с внуками принялись обниматься с Машей и Таней. Полный "хеппи энд".

– Лёня, за эту песню надо наградить Петра, – неожиданно сказала своё и Виктория Петровна.

– Тут по три раза на день думаешь, то ли наградить его, то ли в тюрьму посадить? – буркнул "Лёня" для проформы, но Бабушка не дала увильнуть, – Петра нужно наградить орденом, а девочек путёвками в Артек.

– Как скажешь, командир, – обнял жену Генсек.

Ну, и начали прощаться.

К министерству Штелле подъехал за десять минут до назначенной встречи. Подъехал в отвратном настроении. Макаревич в половине восьмого не зашёл. В принципе к Марку Яновичу особых дел не было, так обменяться информацией. Но не пришёл. Более того, когда Пётр, с тревогой поглядывая на часы, спускался в вестибюль, то показалось ему, что за ним слежка. И это чувство не покидало всю дорогу. А ещё предчувствие надвигающейся беды. Не прямо вот через пять минут Апокалипсис, а щемящее чувство тревоги. И это не было связано с ним, именно про литовского еврея он думал в это время.

В главный вход ломилась толпа. Мужчины, женщины, спешили рулить автомобилестроением. Когда спешишь, ведь всегда плохо получается. Вот и не стало именно по этой причине оно передовым. Спешили догнать Америку, потом разбитую и превращённую в руины Германию, а потом и нищие аграрные Испании с Грециями. Спешили. Людей насмешили.

Пётр подождал, когда толпа рассосётся и вошёл в фойе. До этого несколько раз прогулялся вдоль ломанного фасада. Красиво. Умели раньше строить. Нужно найти чертежи и построить нечто подобное в Краснотурьинске, решил Пётр. Он протянул паспорт вахтёру в милицейской форме и сообщил, что на него должен быть выписан пропуск. И тут ему поплохело. Из-за спины вахтера вышел пожилой седой человек и спросил:

– Тишков Пётр Миронович?

Не узнать было сложно. Столько раз в юности видел портреты. Это был Андропов. Допрыгался. Стоп. Но ведь Андропов сейчас не в КГБ, он заведующий Отделом ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. Проворонит и Чехословакию и Польшу. А потом угробит страну, подсунув своего протеже. Может, задушить его прямо здесь. Нет, не успеет. Вон, милиционер рядом.

– Вы Тишков? – снова пристал Андропов.

– Я, – прохрипел, вдруг ставшим непослушным горлом.

– А я – Анатолий Маврикиевич Кригер, главный конструктор ЗИЛа. Товарищ министр просил вас встретить. Интересное он вам дал описание, но узнаваемое. "Человек будет стоять и удивляться, почему у него не берут автографа". Похоже. Даже в лице изменились.

– Смешно, – интересно, а этот немец знает, что он двойник Андропова. Хотя нет. Он ведь двойник Андропова в старости, а Юрий Владимирович сейчас, наверное, выглядит иначе.

Поднялись на второй этаж, миновали приёмную и оказались в огромном кабинете. Ну, и как всегда. Если договаривались посидеть вчетвером, то этих четверых будет несколько партий. В кабинете навскидку было человек пятнадцать.