– Всякая вошь будет в мужские дела лезть, – грохнул он кулаком по столу и опять обратился к Сомову с уговорами: – Пойми ты, нельзя таким людям отказывать. Мы, скорее всего, ничего и не приобретем от этих визитов, но отказав точно потеряем. Очень много потеряем, Норрис.

– Господин Сугис, вы меня без ножа режете, – сопротивлялся Сомов, – Может мне сразу к начальнику стражи пойти с визитом? Чтобы не мучиться. Вы же прекрасно знаете, в каком непростом положении я нахожусь. И потом, я вообще изначально был против вашей идеи «Фантомас снимает плавки».

– Какой Фантомас? О чем ты? А-а-а, – Сугис бешено затряс головой, как от головной боли, – Перестань сбивать меня своими непонятными словами.

Сомов поднялся, намекая, что разговор окончен, и что менять своего мнения он не станет.

– Сядь, Норрис! Мы еще не договорили. Ну, в общем, так – или ты делаешь, что я говорю или проваливай ко всем чертям!

– Значит ко всем чертям, – зло согласился Виктор и пошел в свой фургон, слыша за собой рычание владельца цирка.

В фургоне Сомов пересчитал имеющуюся наличность и стал не торопясь собирать свои пожитки. Но в душе он уже пожалел о своей горячности. Покидать цирк ему вовсе не хотелось. Куда теперь идти в незнакомом городе, да еще и без документов он совершенно не представлял. Может все-таки согласиться на эти визиты, запоздало подумал он, будь они неладны. Перспектива остаться одному и начинать все с нуля его пугала.

За неспешными сборами его застала Мона и сразу все поняла без слов.

– Уходишь? – со слезами на глазах она укоризненно посмотрела на Виктора.

Сомов беспомощно развел руками – ну как ей объяснить? Мона круто развернулась и пулей вылетела из фургона. Не прошло и минуты, как он услышал отдаленную ругань между отцом и дочерью. Слов отсюда разобрать было нельзя, но орали они оба будь здоров. Виктор даже забеспокоился о девушке, зная тяжелый характер Сугиса.

Вскоре дверь распахнулась, и появился сам владелец цирка, злой с багровым лицом и плеткой в руке. Он обвел взглядом сложенные вещи Сомова и смерил его самого свирепым взглядом.

– Ты еще здесь? ­– прорычал Сугис, – Ты почему не на арене, Норрис? Скоро твой выход.

– Так вы же сами сказали, – растерялся Виктор и торопливо добавил во избежание недопонимания: – С визитами я все равно не пойду.

– Марш на арену, мерзавец! – владелец цирка угрожающе затряс поднятой плетью, словно намереваясь ударить.

– Уже лечу, господин Сугис, – улыбнулся Виктор и ужом проскользнул мимо хозяина цирка.

Ночью, обнимая Мону, Сомов обнаружил у нее на ягодицах свежий шрам, и сердце обдало жалостью.

– Девочка моя, – прошептал он, покрывая ее тело поцелуями, – заступница ты моя маленькая.

Счастливая девушка обвила его руками и ногами и изо всех сил сдавила в объятьях.

– Ты меня любишь, Чак? – прошептала она.

Ночь стояла тихая и спокойная. Крепко и безмятежно спали работники цирка после тяжелого трудового дня, и только Виктор чувствовал себя тревожно. С холодной испариной на лбу он метался головой по подушке и как всегда в таком состоянии неразборчиво бормотал. Мона успокаивала своего любимого, гладила его по голове и прислушивалась к незнакомым словам, которые еле слышно слетали с губ.

– Нас окружаю, – шептал Сомов на русском языке, – надо бежать, Хэк, надо бежать!

И рука его беспомощно шарила по постели в поисках рукоятки меча.

Конфликт между Сугисом и Сомов был практически исчерпан. К теме визитов они больше не возвращались, но владелец цирка стал заметно прохладнее относиться к Виктору. В советах Сомова он больше не нуждался и ограничивался лишь короткими распоряжениями в адрес своего работника. На неделю он был отстранен от борьбы и занимался в основном музыкальным сопровождением представлений, а также как и многие другие цирковые артисты был, что называется на подхвате. На арене в это время блистал Мясник из Харбатана. Первых двух цирковых борцов он победил, потом были несколько ничьих и повторы схваток, отложенные на следующие дни, где Мясник окончательно расправился с цирковыми борцами и стал новым кумиром толпы. Правда одну схватку Мясник все же проиграл, но тут же потребовал реванш и еще дважды после этого убедительно уложил своего обидчика спиной на опилки. Виктор смотрел на это с грустью и считал оставшиеся дни до того момента, когда ему придется выйти на арену против Мясника. Слабых сторон у противника он не замечал, и как будет бороться, не представлял.

На прощальное вечернее представление и схватку Мясника с Крутым Уокером пришло такое количество народу, что балаган готов был лопнуть по швам. Сегодня вся знать города была здесь, скамеек не хватало, и многие благородные теснились вперемешку с горожанами на стоячих местах. Около кассы цирка волновалось целое море народа, которое не смогло попасть на представление и довольствовалось тем, что имело доступ к тотализатору. Пока шла первая часть программы, в балагане стоял сильный многоголосый шум публики, который не мог заглушить даже надрывающийся оркестр. Многие уже видели представление, а некоторые так и не по одному разу, поэтому не столько смотрели на арену, сколько вслух обсуждали предстоящую схватку борцов и шансы на победу обоих претендентов. Все зрители находились в предвкушении, и даже среди цирковых артистов стало проявляться нарастающее напряжение. Виктор чувствовал накаляющуюся вокруг себя атмосферу, но неожиданно понял, что сам он спокоен и не боится ни Мясника, ни неминуемого поражения в схватке. Буду сопротивляться, сколько смогу, трезво оценивал он свои силы. Надеюсь, Сугис сделает правильные соотношения ставок на тотализаторе и все будут в выигрыше.

Стоило вспомнить владельца цирка, он оказался тут как тут. Виктор в нем не ошибся – Сугис хотя и был слегка озабочен, но в целом держался уверенно, а значит, денежный вопрос был под полным контролем. И тем неожиданней для Сомова прозвучали слова владельца цирка:

– Норрис, ставки двадцать к одному, что ты проиграешь. Но на тебя почти никто не ставит, поэтому ты должен победить.

Виктор поперхнулся. Победить? Как?! Словно отвечая на его немой вопрос Сугис ответил:

– Ну, в общем-то, я договорился с Мясником об изменении правил. Он настолько уверен в своей победе, что готов пойти на допущение в борьбе бросков, подножек и подсечек.