– Ну, какие еще травмы, мама?

– Боязнь врачей!

– Нет ее у меня.

– Ну, нет, и нет, - как-то подозрительно покладисто согласилась мать. – Как Лилька-то? Ты ее, наконец, осчастливил?

– Мама, - простонал, хотя очень… вот прям очень хотелось рассмеяться.

– А что? Девочка тебя…

– Да знаю, я знаю! А вот ты, похоже, и не догадываешься, что там за характер. Она в твоей защите не нуждается совершенно. Ей вообще палец в рот не клади.

– Вот и хорошо. С тобой другая не справится. Только ты тоже… ездить ей на себе не позволяй. А то знаю я, как вами, мужиками, крутить можно.

– Ты уж определись, на чьей ты стороне! – все же рассмеялся я, зарываясь носом в крашеные волосы. – Опять курила?

– Не было такого.

– А то я не слышу. Узнаю, кто тебе сигареты контрабандой принес – уволю.

– Тебе показалось!

С непривычной для ее возраста прытью мать высвободилась из моих объятий и поспешила к двери. А я еще постоял немного, почесал в затылке и лег в кровать. Спал плохо, как и всегда в последнее время. Приходилось несколько раз вставать и снова плестись в туалет. И это только укрепило мою решимость поехать и закончить обследование. Утром я дал поручение отменить все мои встречи и вызвал к себе начальника личной охраны.

– Юр, привет. Сегодня вы мне без надобности.

– Но…

– Я на обследование еду. Посторонние глаза не нужны. Проблема яйца выеденного не стоит, а конкурентам только дай повод…

– Обижаете, Ян Львович, наши ребята не из болтливых.

– За это я и не переживаю. Но их появление трудно скрыть.

– Ладно, - не стал больше возражать тот. – Тогда на моей поедем. Я сейчас подумаю, как лучше…

– Подумай.

– А потом?

– Потом опять на Лесную.

К Лиле… Она у меня перед глазами теперь все время стояла. Я о ней, как мальчишка влюбленный, думал постоянно. Да я и был, мальчишкой… Толку, что в паспорте солидные сорок четыре.

Перед процедурой есть не полагалось. Но я спустился в кухню выпить кофе. К удивлению, там уже сидела и Сонька.

– Доброе утро. Что-то ты рано.

– У меня скоро самолет, - сухо заметила она, очевидно, не желая идти на примирение. Я удивленно вздернул бровь:

– И куда ты, позвольте спросить, держишь путь? Охрана в курсе?

– Возвращаюсь в Америку. Надо разруливать ситуацию с выходом на IPO. Без меня в офисе не справятся.

– Как долго планируешь там пробыть?

– А что, тебе разве не все равно? – съязвила дочь.
– Только представь… Никто не будет путаться под ногами и мешать твоей личной жизни.

– Я вообще не понял, зачем тебе ей мешать понадобилось. Два самых близких тебе человека теперь вместе… И счастливы. Разве это плохо?

Соня отвела взгляд. Ничего мне не ответив, она подхватила свою чашку с кофе и ушла. Догонять дочь я не стал. В тот момент это было бессмысленно – я ее хорошо знал. Соньке просто нужно было остыть, а там все само собой бы наладилось.

К больнице мы подъехали прямо к открытию. Хорошо, что процедуру можно было проводить под общим наркозом. И хоть меня передергивало от осознания того, что на некоторое время я полностью утрачу контроль над ситуацией, это было гораздо лучше, чем… видеть это все, и слышать, и… чувствовать. Меня воротило от одной уже подготовки. Я едва не соскочил в последний момент. Но сцепив зубы, все же заставил себя пройти через это все… унижение. Иного слова, чтобы описать происходящее, я подобрать не мог.

В себя пришел – как из болота вынырнул. У койки – незнакомая женщина. Наверное, медсестра. Может, и правда надо было позволить матери меня сопровождать? В такие секунды, как эти, почему-то совершенно не хочется видеть посторонних.

– Как вы себя чувствуете?

– Нормально. Где доктор? Я хочу с ним поговорить.

– Конечно. Только вам еще нельзя вставать! Полежите хотя бы еще пару часиков, - пробормотала отчего-то шокированная женщина.

– Доктора пригласите, - стоял я на своем. Медсестра мою команду исполнять не спешила. Усилием воли я взял под контроль головокружение и спустил ноги с кровати. И может, я бы даже сам отправился на поиски долбаного врача, но дверь в палату открылась, и он пришел ко мне сам. Медсестра тут же поспешила к выходу.

– Ну, что там? – нетерпеливо поинтересовался я.

– Вы, Ян Львович, лучше бы не геройствовали и легли.

– Что… вы… обнаружили?

– Новообразование. Небольшую опухоль.

– Опухоль? – сглотнул я, хотя после наркоза во рту было сухо-сухо. – И что? Она доброкачественная?

– Мы взяли материал на биопсию, – пожилой врач снял очки и устало растер переносицу.
– Точный результат будет примерно через семь-десять дней.

А если только будет… почему он выглядит так, будто нисколько не сомневается, что порадовать ему меня будет нечем? Голова кружилась все сильней. Я откинулся на подушку. Внутри что-то мелко-мелко дрожало…

– Но? Есть какое-то «но», доктор?

– Но я повидал слишком много этих опухолей, Ян Львович. И, боюсь, легко нам не будет. С другой стороны, мы выявили эту заразу на ранней стадии, и ваши шансы на полное выздоровление велики.

И опять же звучало это довольно, мать его, оптимистично! Особенно учитывая то, что мне сейчас едва ли не прямо сказали: «У тебя рак, парень»… Да только мне опять в его словах чудилось проклятое «но»… И от этого не то что все внутри переворачивалось, от этого кровь стыла. А еще хотелось кричать.