— То есть курить в общественных местах запрещено, а колоть героин у себя дома — нет?

— Теоретически — да. Но психологическая служба отловит и пригласит на беседу на тему: а оно тебе зачем, и нет ли у тебя депрессии, и понимаешь ли ты риски, и нет ли уже зависимости…

— В случае героина?

— Не только. Но чего-то серьезного.

Эта светская беседа под предполагаемыми дулами лазарников меня положительно забавляла.

— А Адама вы также охраняете?

— Конечно, он же тоже в опасности.

В этот вечер ничего не произошло, и на следующий день мы решили повторить.

И примерно в то же время. Все-таки вечера на Остиуме великолепны.

Кроме роскошных закатов мое затворничество скрашивали совместные обеды в гостиничном ресторане в компании Эли и двух его нимф. Каждый такой обед начинался с обряда проверки всей моей еды неким РЦСовским прибором, напоминавшим инфракрасный термометр. Эли лично водил им над моим обедом, пока тот удовлетворенно не пикал. Эли кивал и провозглашал:

— Можно.

Эта процедура казалась мне забавной, а опасность эфемерной. Ну, поймали одного убийцу, почему собственно должен быть еще?

— Есть оперативная информация, — солидно пояснил Эли.

— Анри, ты устал, — сказала золотая нимфа Лиз. — Ну потерпи еще немного.

— Это почти наверняка оно, — сказала Марго. — Пробирки уже не здесь, и даже не на Мистрали. Мы побоялись их оставлять на обитаемых планетах. Вывезли на Геттерн. Это пятая планета от нашего солнца, холодная и безжизненная, но там есть научная база. Пока эксперименты все подтверждают. Мы с Чонгом ручками с этим не работаем, но информация к нам поступает вся. Твой Ги — гений.

— Злой гений.

— Увы! — она вздохнула. — Но на благо это тоже можно применять. Например, прожигать туннели в объектах, вроде пояса аль-Суфи. Увеличит скорости межзвездных перелетов. Но пока не понятно, как это сделать безопасно.

Я к чему-то заикнулся о прекрасном вечере на балконе в компании Эли и тут же пожалел об этом.

Но это было не то, о чем я подумал.

— О, Господи! — взмахнула ресницами Лиз. — Вы что с ума сошли!

А Марго пригвоздила взглядом Эли так, что сразу стало ясно, кто у них глава семьи.

— Вас пристрелят, — заметила она. — Эли, ты понимаешь, что нарушаешь наши с Лиз права, ты не только себе принадлежишь!

— Мальчишки, — вздохнула Лиз.

— Это совершенно безопасно, — сказал Эли. — Там защитное поле.

— Это я решил, что надо расшатать ситуацию, — взял я вину на себя.

И Марго посмотрела на меня так, словно я уже член семьи. И в этом что-то такое было… В общем приятно, что и темноволосой нимфе я, кажется, не совсем безразличен.

— Я же не мог отпустить Анри одного, — оправдывался Эли.

— Это точно безопасно? — спросила Марго.

— Абсолютно! — сказал Эйлиас. — Бюро в курсе. Все небо мониторят.

— Ну, ладно, — вздохнула Марго, и я понял, что высочайшее разрешение получено.

В этот день закат был еще круче, чем накануне.

Розовые облака тянулись перьями и пухом от карминного солнца по оранжевому небу, переходящему в бирюзу и синеву ближе к зениту. И Арка сияла ярко-оранжевым, словно стеклянная или стальная.

Мы соорудили чай по какому-то особому местному рецепту, и розовым был даже пар над чаем. Пахло травами и фруктами.

Эли настоял, чтобы я сел ближе к балконной двери, которую оставили открытой. Он устроился напротив меня, и я понял, что ему страшно. И что страх его красит: еще бледнее кожа, еще контрастнее на ее фоне черные брови и карие глаза, и черные волосы над высоким лбом.

Я похоже многого не знаю про себя. Подслушав мои мысли, мой тюремный духовник отец Роже обязательно бы заметил, что я давно не был на исповеди. Да, ни разу после освобождения. Чем дальше отдалялась тюрьма, тем ближе мне было научное мировоззрение и идеология гедонистической свободы.

Сколько же Эли лет? Он явно младше меня и, когда не напускает на себя солидность сотрудника Бюро, выглядит совершенно, как юноша. Прекрасный юноша. Я давно заметил, что он красив. Но заметил, просто как факт. Ну, красив. Как китайская ваза. До сих пор сей факт не вызывал во мне никакого эмоционального отклика. Но сегодня что-то изменилось.

Я не поленился залезть в базу налогоплательщиков РЦС. Эли там был и не скрывал информацию. Он младше ровно на десять лет. Ему двадцать восемь.

Что я делал десять лет назад? Ну, собственно сидел в тюрьме. Это был, пожалуй, самый тяжелый период, когда мне дали отсрочку, и психологи насели на меня на полную катушку и мне запороли вены. Хотя, честно говоря, годом ранее, когда я был приговорен и ждал смерти, было еще хуже. Неужели я выглядел таким же мальчиком?