— Но ведь Ершинский работал в ПЦ Тессы?

— Это было лет пятнадцать назад, а с тех пор наука ушла далеко вперед. Думаю, в нейронной карте Анри, если он ее уже снял, для него много неожиданного и непонятного.

Адам хмыкнул над моим ухом.

— Наука Тессы, может и ушла вперед, а наука Кратоса как раз сейчас потихоньку догоняет науку Тессы. Да что он знает о частной практике!

— У Евгения Львовича есть частная практика, — заметил я.

— Ну, да, в Кириополе, — процедил Адам таким тоном, словно Кириополь был последней дырой на краю галактики.

— Кстати, психокоррекция без согласия пациента и приговора суда — это уголовное преступление, — заметил с экрана Дауров. — И изменение настроек, сделанных в ПЦ по приговору суда, кстати тоже. А если пациент дает на это согласие — он соучастник.

— Как вы считаете, Анри Вальдо добровольно находится в РАТ? Он сбежал или захвачен? — спросила Ромеева.

— Он захвачен, — сказал Дауров.

— Не добровольно, — сказал Ройтман.

— Второе не следует из первого, — заметил Георгий Петрович. — Да, сначала его захватили, но сейчас мы не знаем, как обстоят дела. Яхтой «Немезида», на которой они сбежали, в самый сложный момент почти наверняка управлял он.

— Но ему не доверяют, — сказал Ройтман. — По крайней мере, недостаточно доверяют.

— Он мог добровольно согласиться на психокоррекцию? — спросила журналистка.

— Мог, — сказал Ройтман. — Его есть, чем соблазнить…. — он сделал паузу и вздохнул, — Анри, если ты нас сейчас слушаешь, я должен сказать тебе: ты очень рискуешь. И не только потому, что Адам недостаточно компетентен для той роли, которую на себя взял. Я понимаю, что ты хочешь снова обрести ту часть жизни, которую мы с Литвиновым у тебя отняли. Ты, наверное, уже успел нас за это возненавидеть. Ты поторопился. Я бы сам тебе вернул твои воспоминания года через два, после Соснового, если бы ты захотел. Но сейчас это рано и потому опасно. Ты хочешь снова стать самым опасным человеком империи? Тебе же не нравится этот эпитет…

И тут экран погас.

Я поднял глаза на Ершинского, он в упор смотрел на меня.

— Ты выключил? — глухо спросил я.

— Он грузит, — сказал Адам, — его надо было остановить.

— Что значит «грузит»?

— Он тебя программирует.

— Слушай, Адам, я ни на грош не верю в то, что человек — это робот, которого можно запрограммировать!

— Слушай, Анри, да я изучал эту методику! Я знаю этот тон, этот тембр голоса, я сам писал подобные тексты. Я тоже так умею! Хочешь, объясню, что он сейчас делал? У тебя есть частично имплантированный участок мозга, подготовленный под этот текст. Скажем так, панель с набором кнопок, на которые он сейчас последовательно нажимал. Всем особо опасным преступникам делают такую штуку на случай срыва. И на Тессе делают. Чтобы человека можно было быстро взять под контроль, если он вдруг начнет вытворять неладное.

В общем-то, достаточно текста, хотя, когда произносит психолог, действует эффективнее, когда произносит психолог, который с тобой работал — вообще атомное оружие. Я сам видел, как парень, захвативший заложников, прослушав подобный текст, даже не вживую — в записи! — вышел с поднятыми руками. Твой Ройтман брал тебя под контроль. И весьма успешно. Судя по тому, как ты на меня смотришь, ты уже неадекватен. Словно тебя оторвали от наркотика.

— Адам, мы же договорились, что решаю я.

— Досмотришь до конца — ничего решать уже не будешь!

— Адам, я хочу досмотреть!

— Ладно, — вдруг согласился он. — Но я вызвал охрану.

Я пожал плечами.

— Да, пожалуйста.

В гостиную вошли двое парней с лазарными пистолетами в руках и встали по краям дивана.

— Адам, ты встал бы, — сказал один из них. — Опасно с ним рядом сидеть. Сам же сказал.

Ершинский встал и удалился под защиту лазарника.

Я развалился на диване, положил ногу на ногу, и раскинул руки по спинке.

— Ну, — сказал я. — Адам, запускай!

— Хорошо, — кивнул он.

И трансляция продолжилась.

— Ты не хочешь возвращаться к тому, что было. Тебе нужно прошлое. Но это укрощенное прошлое, пусть таким и останется. Мы долго с тобой работали, и, по крайней мере, одного добились точно: ты стал ответственнее. Я не буду угрожать тебе какими-то статьями и запугивать тебя, я знаю, что это бесполезно. Когда ты будешь принимать решение, ты не будешь это учитывать. Потому что это не то, чем тебя можно напугать. Я не буду обещать тебе какие-то льготы и привилегии, они для тебя ничего не значат. Но есть то, что значит. Ты сейчас вспомнил, как погибли твои люди на Лие. Я знаю, что ты вспомнил. Ты всегда помнил, и сейчас помнишь, как погибли люди на «Анастасии». И я знаю, что ты не захочешь продолжать эту кровавую эстафету: око за око, жизнь за жизнь. Это для тебя единственный аргумент. Ты больше не захочешь сравнивать счет.

Ройтман явно закончил, и я взглянул на Адама.

— Ну, что? Я бросаюсь на вас с ножом?

— У тебя ножа нет, — вздохнул он. — И Ройтман программировал не на это. Но свое дело сделал. Мне убрать этот имплантированный участок?

— Который?

— С кнопками.

— Я подумаю.

— Угу! Скажи уж сразу: нет.

— Евгений Львович меня просто хорошо знает. Подписываюсь под каждым словом. Я и вчера так думал. Ничего не изменилось.

— Ну, да, конечно, — вздохнул Адам. — Только вчера ты мне рассказывал про то, как хотел сравнять счет. Он твоими словами говорил. Не заметил?