Чем ближе они подходили к святилищу, тем больше было вокруг народа, потом и вовсе стало трудно идти, потому что улица была запружена. Но как только люди узнавали учительницу и доктора, то здоровались, расступались и пропускали их. Ливия слышала почтительный шёпот им вслед:

— Детей наших учит, помоги ей Еманжа, дай мужа хорошего.

«Наверное, даст, — подумала Ливия, — если столько людей желает Дулсе добра и счастья». Задумалась она и о себе. Тётушка торопится выдать её замуж. Феликс спросил, любит ли она его сына. Алешандре очень хотел бы их свадьбы. А Ливия чувствует, что не готова ещё для семейной жизни. Это какое-то слишком уж ответственное решение. Да и Алешандре в последнее время стал скорее докучать ей своей заботой, чем радовать. Смотрит как на собственность, стал распоряжаться, принимать за неё решения. Сейчас она быстро его ставит на место. А после замужества? Да и ссориться они стали гораздо чаще. Ливия поняла, что Алешандре — человек ревнивый, неровный, под горячую руку способный на самые неожиданные поступки. И всё-таки они друзья. Он ей предан как никто. Но Алешандре для неё не авторитет, она не хочет ему подчиняться, его слушаться. В общем, стоило Ливии начать об этом думать, как у неё и в самом деле начинала болеть голова и она хотела оказаться где-нибудь далеко-далеко, в стороне от этих проблем.

Внезапно Ливия услышала стук барабанов, все начали хлопать в ладоши и в том же ритме покачиваться и приплясывать, и скоро огромный двор святилища заполнился танцующими людьми. Слаженность и красота их движений пленили Ливию, и она почувствовала себя частичкой этой поющей, танцующей красочной толпы. Гума поднялся на возвышение, сел в приготовленное для него кресло, как полагалось распорядителю праздника. Ливия не понимала сути творимых обрядов, но радовалась их красочности и завораживающим ритмам. Гума увидел Ливию, и прекрасная церемония посвящения стала для него ещё прекраснее. Они вместе молились Еманже. Что могло быть лучше? Время от времени они обменивались взглядами.

Дулсе шепнула ей на ухо:

— Нам пора!

Ливия умоляюще посмотрела на неё:

— Давай побудем ещё! Здесь так хорошо! Мы здесь все вместе!

Дулсе поняла, что хотела сказать Ливия. Она и сама чувствовала, что все присутствующие стали единым существом, любящим, молитвенным и счастливым. И вдруг в эту толпу, двигающуюся и дышащую в едином ритме, врезался отряд молодчиков под предводительством бородатой акулы Эриберту. Вместе с ними был и сын префекта Алешандре. Увидев Ливию, Алешандре взял её за руку и сказал:

— Пошли! Нечего тебе здесь делать!

Вторжение было таким неожиданным и грубым, что Ливия в первую секунду растерялась. Она не поняла, откуда здесь взялся Алешандре, почему он тянет её за руку? А когда поняла, то наотрез отказалась идти с ним.

— Нет, я не пойду, — ответила она, и отвернулась от него, ища глазами Гуму, и не увидела его.

— Пойдёшь! — резко заявил Алешандре. Он ненавидел и побаивался этих язычников. Своими танцами и пением они могли заморочить голову кому угодно. Похоже, с Ливией это уже произошло, и её нужно было вытащить отсюда как можно быстрее. Эриберту стоял в сторонке и не вмешивался.

Но внезапно перед Алешандре появился Гума:

— Ты можешь быть гостем на нашем празднике, но не хозяином. Каждый волен оставаться на нём, сколько душе угодно, — сказал он спокойно и вежливо, но глаза его метали молнии.

— С моей девушкой я разберусь сам, — ответил Алешандре, и в голосе его зазвучала угроза. — Я никому не позволю вставать между мной и ею!

— А я никому не позволю своевольничать в святилище Еманжи! — тоже угрожающе заявил Гума.

Алешандре потянул Ливию за собой.

— Нечего нарываться на скандал. Пошли, — сказал он ей сквозь зубы.

— Отпусти её. Девушка уйдёт отсюда только по своей воле, — сказал Гума.

— Ничтожество! Не смей мне указывать! — взорвался Алешандре.

— А вот теперь мы будем драться, — заявил Гума. — Один на один, как подобает мужчинам. Ты нарушил наш обряд, проявил к нам неуважение, оскорбил меня и должен ответить за это!

Охранники Алешандре приблизились, приготовившись по одному только знаку броситься и скрутить Гуму.

— Не мешайте, я сам с ним справлюсь, — заявил Алешандре.

Откуда ему было знать, что Гума лучше всех на причале владеет борьбой капоэйра? Но как только Гума приступил к делу, Алешандре сразу понял, что тут ему с соперником не потягаться, и закричал:

— Прекрати свои дурацкие прыжки!

Гума остановился и снисходительно сказал:

— Хорошо, будем драться, по-твоему. Тем больше мне будет чести.

Ливия стояла в стороне, ни жива, ни мертва. Уж чего она не хотела, так это драки. Ей было горько, что из-за неё был испорчен такой чудесный праздник. Но клокочущая в мужчинах ненависть должна была выйти наружу. Рано или поздно драка должна была состояться, это Ливия тоже отлично понимала.

Алешандре очень быстро оказался в пыли на земле. И второй раз. И третий. Поднявшись, он с яростью взглянул на Эриберту.

— Займись им, — процедил он сквозь зубы.

И тут же молодчики двинулись к Гуме. Народ вокруг заволновался.

— Остановитесь все! Ещё шаг, и я стреляю! — рявкнул Эриберту, доставая пистолет.

— Опусти свою пушку! — потребовал Родригу.

— Я вызову полицию, — поддержала его Дулсе.

Но Эриберту и внимания не обратил на их угрозы. Он слышал и слушался только Алешандре, а тот говорил ему: